Я смотрю на женщину, о которой он говорит. Она невысокая, у неё медно-рыжие волосы и тонкие черты лица, которые, наверное, могли бы быть милыми и даже красивыми, но сейчас они искажены злобой. Она ненавидит меня так, словно я лично пришла в её дом и разорила его, и, судя по тому, что она выкрикивает, основная причина ненависти даже не гибель Рогула, а то, что я «легла» под Императора, хотя, казалось бы, какое ей именно до этого дело?
— Слова — это только слова, мой Господин, — шепчу, не замечая, что впиваюсь ногтями в его руку.
— За свои слова надо отвечать, разве нет? — всё так же вкрадчиво нашёптывает он. — Кто она такая, чтобы тебя судить? Она принадлежит к кваррне, она на коленях должна перед тобой стоять, а не выплёскивать злобу за свою неудавшуюся жизнь. Проучи её, Ика. Ты ведь теперь можешь!
Ашш умеет убеждать, всегда умел. И хотя он говорит неправильные вещи — я это чувствую, хоть и не могу объяснить, его слова проникают в самую глубину моей души, ранят в самое сердце… и всё-таки до конца не ложатся. Не то, не моё, неправильное.
— Это приказ, мой Господин? — мрачно уточняю, с ужасом осознавая, наконец, на что я подписалась, вступив в стражу. Я должна буду выполнить любой его приказ, абсолютно любой. Если он прикажет убить невиновного человека, да хоть вот эту вот несчастную рыжую, хороший солдат должен это сделать. Я — плохой солдат, просто ужасный, но, боюсь, клятве нет до этого никакого дела. Неужели, Ашш заставит меня пройти и через это?
— Нет, — говорит он. — Не приказ.
И мягко разжимает мои пальцы, стиснутые на его руке, оставляя мою ладонь в своей. Это что, была проверка?
Толпа немного стихает, когда на помост поднимается глашатай, чтобы озвучить обвинение и приговор. Из него я узнаю, что виновна, оказывается, ещё и в побеге, совместно с Диего, а организовала побег как раз Эльсимина. Диего, к сожалению, поймать не смогли, Эльсимина погибла в ходе операции, а вот Ику Стайер вернули в тюрьму…
Осуждённой, как водится, дают последнее слово, я волнуюсь, что она скажет, почти так же, как если бы надо было говорить самой перед этой враждебной толпой. Она молчит, наверное, целую минуту, обводя взглядом площадь, а затем…
— Ашш, я люблю тебя! — это всё, что говорит Ика с помоста, и я не знаю, чего мне больше хочется: надавать Шаргрену по голове или просто тихо провалиться сквозь землю. И в то же время я не могу оторвать от неё взгляд, столько в ней красоты и смелости, куда больше, чем во мне. Даже большая часть толпы притихла, словно растерялась. Но тут что-то происходит на противоположном конце площади. Нарастает шум и толчея, и моментально распространяется по всем собравшимся. Люди снова визжат, но теперь уже от страха, начинается паника, Ашш прижимает меня к себе, отступая вплотную к заданию, и окружает нас магическим щитом, а вокруг уже настоящий ад. «Чёрная лихорадка», наконец, удаётся мне разобрать. Люди бегут, распихивая друг друга, не обращая внимания на упавших, не осознавая толком, куда движутся, как и тщетность этого — если в городе и впрямь чёрная лихорадка, то они все уже больны.
Я бросаю взгляд на помост — небольшая группа полностью закутанных в чёрное людей как раз похищает оттуда осуждённую. Стража пытается оказать сопротивление, но силы неравны, так как все отвлеклись на попытки навести порядок или хотя бы снизить панику.
— Что это? — спрашиваю у своего Господина. Эльсимина мертва, кому ещё могла понадобиться несчастная Ика?
— Похищение, — говорит Ашш. То ли не имея к этому отношения, то ли, как обычно, не желая делиться.
Мы тоже покидаем площадь, к счастью, выбранное Ашшем место в стороне от основной толчеи, так что можно выбраться без потерь. Он знал?
— На самом деле ведь нет чёрной лихорадки? — шепчу, крепко цепляясь за его руку. Мне дико страшно находиться в обезумевшей толпе.
— Нет, — соглашается он. Чем дальше мы отходим от площади, тем спокойнее вокруг, и вот уже можно идти не спеша, не рискуя быть сбитым и затоптанным.
Попетляв десять минут по небольшим улочкам, мы заходим в какой-то трактир, под настолько неприметной вывеской, что я, как мне кажется, могла бы десятилетиями ходить по этой улице каждый день и не запомнить, что он тут есть. С первого взгляда внутри никого нет, но затем глаза немного привыкают к сумраку, а может, Ашш что-то делает, и я замечаю Шаргрена… и Диего.
— Прости, Ика, — говорит бывший дель Нарго первым делом, когда мы присоединяемся к ним. Говорит без всякого раскаяния, с весельем в глазах. — Я просто не придумал ничего другого, что ты могла бы сказать. Опять же, Ашшу приятно…
Я ограничиваюсь приветствием и укоризненным взглядом. И в самом деле, что ещё могла бы сказать Ика Стайер в конце своей короткой и бестолковой жизни?
— Все уверены, что это Ашш-Ольгар устроил. Разнятся только версии «зачем», — поддерживает разговор Диего. — Я уже успел услышать три, к вечеру их будет не менее тридцати трёх.