Месть Аники дес Аблес

Другое дело, что мне очень хочется жить. И, по крайней мере, пока совершенно не хочется «продолжать». И так и тянет позволить себе ничего Ашшу не рассказывать, убедить себя, что я — не такая, как все, на меня не подействует, я вовсе не стану неуправляемым наркоманом, готовым убить кого угодно за очередную дозу эйфории… Да у меня ведь и возможности нет! Ни специального артефакта, ни охотничьего домика… За что же я буду умирать?

От собственной трусости делалось неприятно и стыдно, но совсем избавиться от таких мыслей не получалось.

Я переписала себе имена всех жертв, сложно сказать зачем: то ли чтобы держать под рукой и перечитывать, если вдруг одолеет искушение — а я не настолько самоуверена, чтобы просто беспечно отмахнуться от такой вероятности, то ли намереваясь отыскать родственников… вот только, что я им скажу? Мне нечего им сказать и нечего предложить, даже такую несоизмеримую, хотя и универсальную вещь как деньги. Я бедна и безродна. И вряд ли я теперь смогу когда-нибудь гордиться тем, что урождённая дес Аблес…

Я никак не могла определиться, чего теперь хочу: чтобы Ашш приехал скорее, или чтобы вообще не приезжал? Сознаться и полагаться на его милость, или бежать? Нет, бежать всё-таки нельзя. Вдруг эта сила уже разъедает мою душу, и я не найду в себе сил — а скорее всего, и в самом деле не найду — свести счёты с жизнью самостоятельно?

Пользуясь отсутствием Ашша и отчаянно нуждаясь в спокойствии, я позволила себе то, чего никогда не делала раньше — залезла в Его бассейн и неторопливо плавала небольшими кругами. Успокоиться, впрочем, всё равно не получалось — я постоянно настороженно прислушивалась к себе — не тянет ли меня кого-нибудь замучить. Пока не тянуло, но кто знает… Может, всё происходит постепенно. Сначала я перестану считать недопустимым, например, воровство, затем насилие, а потом и до убийства дойду. А что, вполне вероятно… Мне вон прелюбодеяние с Императором уже кажется вполне возможным… и даже, чёрт возьми, желанным. Ведь стоит подумать о том, что моя жизнь может закончиться через несколько дней, и сразу становится неважным отсутствие всяких перспектив у этой близости, ведь продолжения не будет по-любому, так почему бы и нет? Вот только не хочется, чтобы он воспринял это как попытку выкупить жизнь…

Додумать мысль до конца я не успела, потому что вода в бассейне словно бы ожила, и оказалась настроена ко мне весьма враждебно. Меня довольно чувствительно впечатало в бортик бассейна, руки дёрнуло в стороны, и там они и остались закреплёнными, словно приклеились. Я фактически оказалась распятой на стенке, чувствуя, как вода в бассейне стремительно становится холоднее. А потом по ушам ударил просто-таки ледяной голос моего Господина:

— Что это, Ика?

Ещё не подняв глаза, я уже точно знаю, что он в бешенстве. И, пожалуй, мне повезло, что вода остывает, а не закипает, но только понять бы ещё, что его так разозлило. Не моё пребывание в бассейне ведь, в самом-то деле?

Ашш стоит в паре метров от меня, полностью одетый, и держит в руках какой-то странный предмет. Кажется, предмет похож на веретено, по крайней мере, отсюда.

— Мой Господин? — переспрашиваю я, стараясь не думать об отсутствии одежды. Но забыть об этом практически невозможно — даже если бы я не чувствовала обнажённой кожей остывшую воду и дуновения воздуха, достаточно было бы направления взгляда Императора — будь я одета, он бы, наверное, смотрел мне в глаза.

— Вот это вот, — потряс псевдо-веретеном, — что?!

Я вздохнула. Кроме веретена никакие идеи в голову не шли, но что-то мне подсказывает, что ответ неверный. Ашш же делает несколько шагов ко мне, словно бы принюхивается, и с каким-то даже рычанием выдёргивает из воды, ставит прямо перед собой.

Разломанное напополам псевдо-веретено летит на пол, я хочу попятиться, но не могу сделать ни шагу.

— Пять секунд, — говорит Император Ашш-Ольгар, совершенно не заботясь о том, что его шёлковая рубашка намокает от соприкосновения с моей мокрой кожей. Впрочем, очень быстро и мне становится не до этого. — У тебя есть пять секунд, чтобы объяснить, почему ты не отправишься на костёр! Или, — он переводит взгляд на свою руку, и я невольно тоже смотрю — сжимает в кулак, — почему я не придушу тебя собственными руками.

Отмеренные секунды медленно, но неуклонно идут, в моей голове мечутся сотни слов, но я молчу. Вовсе не из глупой гордости, и даже не потому, что впала в ступор от страха, просто я вижу, что Ашш не хочет ничего слышать. Одно неверное слово — а верных, возможно, в принципе нет, и его сила, клубящаяся вокруг, просто раздавит меня.

— Молчишь? — спрашивает почти ласково, и тут же вламывается в мою голову. Это неприятно отзывается тяжестью и почти болью в висках, а то, что он продолжает при этом говорить, заставляет реальность двоиться. — Я редко и неохотно это делаю, — сообщает Ашш, небрежно копаясь в моей голове и тасуя воспоминания, — потому что потом сложно избавиться от липкого ощущения и гадливости от чужих мыслей и желаний, но для тебя, моя маленькая Ика, я сделаю исключение.