Месть Аники дес Аблес

Впрочем, долго мне это не удаётся: во-первых, я сама слишком проникаюсь представляемыми картинами, а во-вторых, у меня ещё один гость. Священник. И я сразу же ощущаю себя крайне испорченной, хотя уверена, Ашша это определение весьма бы насмешило… но для девушки, несколько лет обучавшейся в монастырской школе, сама мысль о том, что можно позволить что-либо до свадьбы — величайшая крамола. А с Императором, понятное дело, свадьбы не предвидится в принципе.

— Мира и света твоей душе, — приветствует меня посетитель, и я, хоть и неохотно, но подхожу к двери и отзываюсь:

— Моя душа открыта и смиренна, — намеренно опускаю вторую часть, где речь о том, что тело грешно и слабо. Хоть это и чистая правда, а вернее, даже именно поэтому, мне не хочется об этом говорить.

Вообще-то, священника я сегодня не ожидала, ведь меня ещё вроде бы не судили и не приговорили! Или же Ашш провернул всё заочно? А как же признания на «эн» листах наподобие тех, что есть от каждого из моих братьев?

— Ты в камере для смертников, дитя, — говорит тем временем священник, и хоть я и верю почему-то Ашшу, но сердце неприятно ёкает, — но я не вижу в тебе зла! Что ты совершила, девочка?

— Ничего, — шепчу, так и не дождавшись подсказки от Императора. А что если я всё себе придумала? Может, это отголоски того, что он вломился в мою голову, а всё остальное — совпадения, и он и в самом деле отправил меня на костёр?.. Вдруг «это», через которое мне придётся пройти — это самый настоящий суд и самый настоящий огонь?! От подобных мыслей я невольно всхлипываю, одновременно поясняя ждущему ещё каких-то слов священнику. — Это ужасное недоразумение!

Он молчит ещё несколько секунд, но я больше ничего не говорю.

— Будь ты невинна, — наконец, произносит он, — я мог бы попробовать прибегнуть к старинному обычаю и забрать тебя в монастырь вместо казни. Но ты ведь позволила ему себя осквернить!

Я молчу, мысленно примеряя слово «осквернить» к видениям про меня и Ашша. Слово категорически не подходит.

— Вот, — не дождавшись от меня раскаяния — да, это я зря, стоило бы постараться изобразить, священник протягивает мне какой-то листок. — Возьми. Это малоизвестная молитва раскаявшейся блудницы. Может быть, небеса простят тебе этот грех, и тогда я на суде смогу тебя потребовать.

Я теперь очень пуганая, после уточки-то, но бумагу всё равно беру. Во-первых, потому что нельзя бояться всего на свете, тогда и жить не захочется. А во-вторых… может, заодно и узнаю, присматривает ли за мной Ашш-Ольгар. И если я себе всё придумала, то невелика разница — сегодня или завтра…

Я возвращаюсь к лежанке, забираюсь туда с ногами и разворачиваю бумагу, гадая, что же там на самом деле. Яд? Нож? Ключ? Увы, но лист бумаги и в самом деле содержит только какие-то буквы, складывающиеся в какие-то совершенно непонятные мне слова. Я успеваю прочитать всего три слова из нескольких десятков, когда лист рассыпается пылью прямо у меня в руке. Я невольно вскрикиваю и запоздало отдёргиваю руку — да что ж это такое, то уточка, то бумага! Но больше ничего не происходит. Видимо, кто-то просто не хотел, чтобы я это читала. «Что это было? Зачем?» — тщетно спрашиваю я мысленно у себя самой. Разумеется, безрезультатно. Без особой надежды повторяю вслух, эффект тот же. Его Императорское Величество Ашш-Ольгар не разговаривает со своими пешками, и одной глупой пешке от этого почему-то горько.

Мне больше не хочется его дразнить, мне вообще не хочется ничего, с ним связанного, вот разве что выкинуть из своей головы, но это совершенно невозможно. Я вновь открываю книгу, но читать не могу. Кажется слова «камера смертников» вытащили меня из розового тумана, в котором я пребывала. Кто сказал, что Он не пожертвует мной, чтобы поймать своего врага? Правильно, Ика, никто не говорил. И то, что ты сама, как тебе, по крайней мере, хочется думать, так не поступила бы, ничего не значит. Так что, возможно, пора подвести итог своей недолгой, но крайне бестолковой жизни?

Хотя… какой итог? Я не успела ничего. Я не узнала, кто виноват в гибели тёти, от кого она пыталась меня спасти, я даже пуститься во все тяжкие и то не сподобилась!

От того, что Он продолжает молчать, мне становится совсем печально.

Утром меня ведут на судебное разбирательство. Судья мне незнаком, Император не присутствует, да и с чего бы ему участвовать в разбирательстве по простой стражнице? Думаю, статуса официальной любовницы он лишил меня моментально. Священника тоже нет, я не рассмотрела вчера его лица — оно было скрыто под глубоким капюшоном, но здесь не было вообще никого кроме судьи, следователя и моих безучастных конвоиров.

Соврала я, отвечая уже на первый вопрос.

— Ика Стайер, — твёрдо произнесла на требование назвать имя, и камень, определяющий не лжёт ли подсудимый, остался чистым.