Место для нас

Примерно так, после… сколько же прошло времени? Десять лет? Дэвид сразу понял, кто виноват, что за беда и чего они хотят.

Ей было почти девятнадцать. А он был ее учителем музыки. Она любила фортепиано – совсем как мать. Сентиментальная Джем дарила племяннице уроки игры на пианино каждый год на день рождения. Худющий, с мечтательными глазами, вечно голодный парень приехал из Эдинбурга изучать музыку и говорил, что страстно влюблен. Его звали Ангус. Он хотел жениться на Кэсси, а Кэсси, обезумевшая от страха и стыда, ему отказала. Она уже встречалась с Терри. И не хотела из-за залета уходить из колледжа, где она осваивала профессию секретарши. В конце концов Ангус дал согласие оплатить подпольный аборт, а тетя Джем, женщина, полная неожиданностей, знала нужных людей. Но любовник испарился днем раньше и денег, разумеется, не принес. У тети Джем денег не было. Кэсси стала говорить, что убежит: родит ребенка, закопает и убежит. Вот тогда Джем и позвонила племяннику. «Я не знаю, что делать. Боюсь, она навредит себе. Или ребенку. Ты мог бы… мог бы приехать и повидаться с ней?»

Тем летом он побывал здесь в последний раз… А через какое-то время поехал за своей новой дочерью. Конечно, в районе Кингз-Роуд тогда многое менялось. А вот в рабочих кварталах Уолтэмстоу, где жила Кэсси с тетей Джем, девятнадцатилетняя мать-одиночка очень скоро могла остаться без друзей и знакомых. И Терри нашел бы себе другую подружку, приличную. И из секретарского колледжа пришлось бы уйти.

Всем было сказано, что Кэсси проводит лето в Ирландии и помогает заболевшей тетушке. На самом деле они с тетей Джем вернулись в прежний район, сняли комнату рядом с рынком, на Пентон-стрит, и вскоре Кэсси родила ребенка в Университетской больнице на этой же улице.

Когда Кэсси протянула Дэвиду девочку, которой исполнилось десять дней, он бережно взял малышку и уложил ее головку на сгиб локтя. «А теперь слушай, – сказала ему Кэсси, очень спокойно. – Ни видеть, ни слышать ее больше не желаю. Вообще не хочу иметь с этим ничего общего. Я начинаю жить заново».

Дэвид запомнил лицо сестры, когда она произносила эти слова. Только люди, на долю которых выпало такое детство, как у них с Кэсси, смогли бы понять, что такое «начать жить заново», и навсегда оставить прошлое позади. В конце концов, он и сам так сделал, верно?

– Конечно. – Дэвид наклонился и поцеловал ее в лоб. – Не волнуйся, Кэсс. Ни о чем больше не переживай.

И вот теперь Флоренс день ото дня подрастала в Винтерфолде, а по водосточным канавам утекала вода, просочившаяся сквозь дыры в крыше, и последние денежки.

– Я не жалею о своем поступке, – сказала Кэсси. – Может, должна жалеть, но не жалею.

И тут Дэвид произнес первые искренние слова за весь день:

– Я тоже рад, что ты так поступила, Кэсси. Я люблю ее больше, чем… чем если бы она была моей родной дочерью.

Если эти слова и порадовали Кэсси, она этого не показала.

– Как же вы ее в итоге назвали?

– Флоренс. А дома чаще всего зовем «Фло».

– Фло, – несколько раз подряд произнесла Кэсси. – Симпатично. Похожа на меня?

– Да, похожа, – ответил Дэвид. – Очень похожа. Она умная.

– Ой, да ну тебя к черту.

– Разговаривает, правда, более литературно.

Кэсси рассмеялась.

– Она высокая, долговязая, но очаровательная.

– Это в папашу, того дылду придурочного.

– И от нас кое-что есть. От мамы, например.

Они отошли в сторону, чтобы пропустить двух шаркающих подошвами старушек.

– Ну, скажи, права же я была? Что отдала ее тебе? Скажи мне, права?

– Да, ты была права.

Дэвида подташнивало, и в его голосе, наверное, проскальзывало осуждение.

– Не хочешь как-нибудь приехать и посмотреть на нее? – Он представил себе Флоренс, стоящую утром на коленях на кровати и старавшуюся сложить из бумаги цветок. Девочка так старалась, что даже высунула язык. – Она такая милая.

Кэсси на миг зажмурилась и горько усмехнулась.

– Нет, Дейви, мой дорогой. Я не хочу ее видеть, ясно? И пожалуйста, больше меня об этом не спрашивай. Ты сказал, что не вернешься. Что за дела?

– Сам не знаю, – пожал плечами Дэвид.

Его отец не хотел появления Кэсси, и все же на некоторое время он оставил их мать в покое, и это было хорошо. Зато он переключился на Дэвида. Как-то раз усадил сына на каминную доску; Дэвид сидел там и дергал ногами, потому что горячие угли жгли босые ступни, а отец ел ужин и хохотал. А когда мать вернулась домой, бросилась к Дэвиду и сняла его с камина, отец ударил ее кулаком по лицу. И сломал ей нос.

Всякий раз, стоило Дэвиду подумать о матери, как что-то еще всплывало в памяти и уводило далеко в прошлое. До сих пор он не сознавал, что воспоминания важны, что их не надо хоронить глубоко в сердце, что так он только делает себе больнее.

Он был уверен, что Дейзи знает правду – откуда? И порой он чувствовал, что Марта не понимает Флоренс так, как понимает ее он.

Кэсси положила руку ему на плечо.

– Слушай, Дейви, я лучше пойду. Меня могут хватиться. А я сказала, что иду на почту. Возвращайся-ка ты домой, к Молли и детишкам.

– К Марте.

– Ну, пусть так. – Она взъерошила пятерней волосы.