Место для журавля

– Да нет же! – Дар высвободилась. – Я всё обдумала. Это не по мне отрешённо наблюдать, экспериментировать... Люди близки нам. Чтобы их познать, надо с ними жить. Стать такими же, как они.

– Это невозможно, – жёстко возразил Посланец. – Разницу в развитии, в ступенях мировосприятия нельзя ни уничтожить, ни проигнорировать. Как бы вы, девочка, ни пытались раствориться в этом мире, вы всегда останетесь инородным телом. Дело не в знаниях: их можно приобрести, передать. Вы будете постоянно ощущать разность духовных потенциалов. Это убьёт вас.

– Я привыкну, – возразила Дар. – Лучше дать счастье одному умному землянину, чем гадать о судьбах всей цивилизации людей. Кроме того, Геннадий самостоятельно нащупал интересные космологические закономерности, я исподволь помогу ему осознать их.

– Но не такой же ценой! – вскричал Посланец, забыв земную форму вежливого обращения. – Ты же всё потеряешь! Семьсот-восемьсот лет нашей жизни – это по земным меркам бессмертие. Затем биоформа. Ты глянь на меня, глянь! На эту мерзкую, полумёртвую плоть. Но ведь я вернусь в ГИДЗ и стану опять молодым, практически всемогущим. Ты же, приняв их жизнь, через тридцать-сорок лет разрушишься, превратишься в тлен. У тебя заберут всё, девочка моя, даже крылья. Останется память и запрет вспоминать. И это самое страшное... Когда ты поймёшь всю глубину несоответствия, когда осознаешь бессмысленность жертвы...

Дар заплакала.

– Не надо пугать меня, – тихо попросила она. – Я не хочу быть богом холодным и равнодушным. По-видимому, мне досталось чересчур отзывчивое сердце, а здесь столько беды и невежества. Не надо меня пугать. Мне самой страшно. Но я знаю: раньше и у нас, и здесь, на Земле, сильные всегда шли на помощь к слабым, гордые помогали малодушным повзрослеть. Нас учили: добро должно быть активным. Значит, надо рисковать и жертвовать. Мы разучились жертвовать.

– Есть разные жертвы, девочка моя, – грустно сказал Посланец, поднимаясь из кресла. – Необходимые и, как бы тебе сказать... восторженные. За которыми, кроме порыва и благих намерений, ничего нет.

Посланец подобрал шапку и из умного, властного собеседника вновь превратился в седого старичка в горбатом пальто. Он снова перешёл на «вы».

– Мне жаль вас, – сказал он, глядя на богатые «королевские» обои. Живите как знаете. Но я попытаюсь уговорить руководство института не выпускать вас из виду, не принимать всерьёз вашу жертву и ваше отречение.

Посланец впервые за время разговора скептически улыбнулся.

– Может, мы ещё и заберём вас. Когда произойдёт полное отторжение. Может, удастся. А пока – прощайте.

Он зажёг глаза в зелёном спектре, что на универсальном галактическом языке означало пожелание удачи, шагнул на середину комнаты и растворился в воздухе.

Дар несколько минут тупо разглядывала обои, пока не спохватилась: в дверь настойчиво звонили. Два длинных, три коротких. Значит, Геннадий не один, а с гостем.

Аспирант Овчаренко заходил к ним почти каждую субботу. Обворожительно улыбаясь Дар, ещё в прихожей незаметным движением доставал из «дипломата» бутылку пива.

– Знаю, знаю, Дар Сергеевна, – говорил он, полупряча бутылку за спину. – Вы презираете огненную воду. Но нам, хилым интеллигентам третьего поколения, и так почти недоступны пороки. Нам запрещают, но мы философы...

Михаил говорил много и охотно, однако умел мгновенно «выключиться» и стать преданнейшим слушателем. Перед завкафедрой излишне не заискивал: предпочитаю, говорил он, научные заслуги, а не должностные звания. Заслуги Алёшина интеллигент третьего поколения знал настолько хорошо, что мог в нужный момент процитировать что-нибудь из его статьи десятилетней давности. Алёшин называл Михаила «без пяти минут кандидат» и пророчил своему аспиранту блестящее будущее.

Разговоры их, покрутившись немного возле науки, как правило, сворачивали на загадочную для Дар личность какого-то Меликова, проректора института, в котором работал Алёшин. Получалось, что Меликов – подлец и хищник, душитель любой живой мысли, да к тому же ещё и завистник.

– Почему вы его не исправите? – не выдержала однажды Дар.

– Кто «вы»? – опешил аспирант Овчаренко.

– Вы, люди! – объяснила Дар.

Алёшин рассмеялся.

– Моя жена слабо разбирается в реальной жизни, – пояснил он. Воспитательная функция коллектива годится только для мелких особей, из которых он состоит. Меликов хотя и болван, а всё-таки над нами. Плюс его связи, умение ориентироваться...

– Но ведь и им кто-то руководит, – возразила Дар. – Пусть они его исправят.

– Горбатого могила исправит, – заметил вполголоса Овчаренко, вопросительно глядя на шефа.