Место для журавля

– Милая, ты всё упрощаешь, – раздражённо сказал Алёшин. – Это у вас... там... гармония да эфирные создания, Меликов любит поесть и не любит ездить в метро. Он, как и все мы, лучше любого пса охраняет завоёванные им блага и жизненное пространство. Это звучит немного вульгарно, зато верно. И вина Меликова не в том, что он живёт как хочет, а в том, что он не даёт жить другим. Он боится за свой кусок пирога, потому что единственное, что он умеет – есть и спать. А я ещё умею думать и нахожу в этом определённое удовольствие. И Михаил умеет. Такие, как мы, крайне опасны для «просто жующих»...

– Где это там, Геннадий Матвеевич? – некстати удивился аспирант. – О каких эфирных созданиях вы упоминали?

– Там? – переспросил Алёшин, прерывая свою речь; небрежно кивнул в сторону жены. – На Марсе, дружище, на Марсе. Там и гармония, и эфирные создания. И такие, как... Дар Сергеевна. Жена космолога тоже должна быть немножко не от мира сего.

Он вдруг вспомнил день, когда они решили сходить в загс, и внутренне содрогнулся. Вечером он спросил: «Где твои документы?» Дар безмятежно ответила встречным вопросом: «А что это?» Он разозлился, попросил её прекратить «звёздные штучки». «Но у меня в самом деле нет никаких документов», – возразила Дар. Она подошла к нему, заглянула в ящик, где он хранил ценные бумаги и из которого только что достал паспорт. Затем на минуту вышла на кухню. Вернулась Дар с улыбкой на лице и паспортом в руках. Он раскрыл документ и чуть не уронил его. Всё, всё, как он говорил тогда, насмешничая. Климова Дар Сергеевна, год рождения 1948, место рождения... Псков. Напомни он ей сейчас – и принесёт из кухни... диплом библиотекаря... Да и приход её! Ночью, голая, под дождём, на лоджии пятого этажа! Эти бредни о Галактическом институте!.. Можно ли жить с таким человеком? У него, помнится, задрожали руки. Дар словно почуяла его испуг и смятение. Прижалась к нему, тихо засмеялась, растворяя в журчании смеха его внезапные страхи. «Ты сам говорил, – шепнула, – что всё надо воспринимать с юмором. Ничего ведь не случилось». – «Ничего», – облегчённо выдохнул он. «И мы любим друг друга, – убеждала его Дар. – А это самое главное! Во всех мирах и галактиках». – «Во всех мирах», – согласился он.

– Я вам лучше приготовлю обед, – перебила воспоминания Дар.

– Ты умница! – обрадованно зашумел Алёшин. – Михаил, вы не представляете, какая Дар Сергеевна фантазёрка от кулинарии... Нет, нет, не спорьте. Вы обедали у нас, Михаил, но вы не представляете... Но мы спешим, Дарьюшка. Поджарь нам по-быстрому ветчины... Да, и сухарики, пожалуйста, не забудь. С маслом...

Работа Алёшина преображала.

Он погружался в неё не сразу. Сначала перебирал записи, затем на какой-нибудь «спотыкался», начинал проверять мысль: углублялся в источник, мог зачитаться на полчаса и больше, обращался к работам других учёных, как бы сравнивая свои представления с утверждениями предшественников и коллег.

На письменном столе, диване, даже на подоконнике накапливались десятки книг и журналов. Алёшин начинал писать и мог углубиться в работу, а то бросал ручку, расхаживал по кабинету, снова хватался за чью-нибудь монографию, поражённый внезапной мыслью, бросал книгу и бежал к столу, чтобы сделать пару пометок на листе ватмана, которым накрывал стол.

– Посиди у меня, – всякий раз просил он Дар, приступая к работе.

Дар забиралась с ногами в кресло, читала что-нибудь или слушала отрывки из монографии, которые Алёшин оглашал с радостью полководца, одержавшего победу и объявляющего о ней своему народу. Народ в лице Дар частенько устраивал «полководцу» разносы, которые Алёшин тоже подчинил работе. Дар подметила: муж, как философ, моментально схватывает любую ценную мысль или критику, тут же сам развивает их, подчиняет своей идее или отбрасывает, но обязательно сам. Когда ему работалось, от Алёшина исходили сила и уверенность. Он как бы начинал светиться изнутри, и от этого в их доме становилось теплее.

Уходил в институт – и свет мерк. Алёшин будто выключал его, покидая кабинет. Дар как-то сказала ему об этом. Геннадий пожал плечами.

– Здесь я летаю, хоть иногда, изредка... А там... – Он неопределённо махнул рукой. – Там я, Дарьюшка, функционирую и заставляю других функционировать. Часто без особой пользы. А это удручает. Словом, жизнь есть жизнь. В ней приходится быть разным.

В тот вечер Алёшину не работалось. Он выпил кофе, полистал неоконченную монографию и ещё больше скис.

– Ты чего загрустил? – осторожно спросила Дар.

Она не понимала и потому пугалась людской неуравновешенности, эмоциональных перепадов, которые у них дома означали бы тяжёлое заболевание психики. Да, люди другие! Они быстрее живут. Короткая биологическая жизнь, по-видимому, активизирует духовно-эмоциональную. Люди неистовы. Они мало чего достигли конкретно, но о многом знают или догадываются, а ещё большего хотят. Желания их, увы, несоизмеримы с возможностями, но в этом что-то есть...