Место назначения неизвестно

Торквил Эрикссон, который, по мнению Хилари, должен был испытывать жестокое разочарование, казался совершенно довольным атмосферой, царящей в Организации. Менее практичный, чем француз, он существовал в своем собственном эгоистичном, выдуманном мире. Мир, в котором он жил, был настолько чужд Хилари, что она просто не могла его понять. Он порождал мысли о каком-то аскетическом счастье, погружении в математические вычисления и бесконечные вереницы вероятностей. Бесстрастная жестокость характера Эрикссона пугала Хилари. Он принадлежал к тем молодым людям, которые, поддавшись мгновенному идеалистическому импульсу, в состоянии обречь на смерть три четверти населения Земли, с тем чтобы оставшаяся четверть пользовалась плодами никчемной утопии, существующей исключительно у него в голове.

Хилари чувствовала, что ей значительно ближе, американец, Энди Питерс. Возможно, размышляла она, потому, что Питерс был человеком просто талантливым, но далеко не гением. Первоклассный работник, аккуратный и умелый химик, но отнюдь не первопроходец, Питерс, подобно Хилари, сразу же испытал ненависть и страх к атмосфере Организации.

— Дело в том, что я не знал, куда еду, — не скрывал он. — Думал, что знаю, но ошибался. У партии с этой Организацией не может быть ничего общего. Москва к ней не имеет отношения. Это какой-то самостоятельный балаган, возможно, даже фашистский.

— Вам не кажется, — спросила Хилари, — что вы слишком увлекаетесь развешиванием ярлыков?

Он задумался.

— Может быть, вы и правы, — сказал он. — Но слова, которыми мы тут перебрасываемся, не слишком много значат. Но вот что я действительно знаю: я хочу выбраться отсюда, и намереваюсь это сделать.

— Это будет непросто, — тихо сказала Хилари.

Они прогуливались после ужина мимо фонтанов в саду на крыше. В темноте под звездным небом создавалась иллюзия, что они находятся во дворце какого-нибудь султана. Рабочие бетонные здания были скрыты сейчас от их внутреннего взора.

— Непросто, — согласился Питерс, — но нет ничего невозможного.

— Как мне нравится, что вы это говорите! — воскликнула Хилари. — О, как мне нравится, что вы это говорите!

Он сочувственно взглянул на нее.

— Вы чувствуете себя угнетенной? — спросил Питерс.

— Очень. Но не это пугает меня больше всего.

— Что же тогда?

— Меня пугает то, что я начинаю к этому привыкать.

— Понимаю, что вы имеете в виду. Здесь происходит какой-то массовый гипноз. В этом вы, наверное, правы.

— Мне кажется, в подобных условиях для людей более естественно было бы взбунтоваться.

— Честно говоря, пару раз мне в голову уже приходила мысль, не используют ли они здесь какой-нибудь фокус-покус.

— Фокус-покус? Что вы имеете в виду?

— Наркотики.

— Какое-нибудь лекарство, вы хотите сказать?

— Знаете ли, не сложно подсыпать что-нибудь в пищу или напитки, что-нибудь такое, что вызывает, ну, скажем, покорность.

— Такие лекарства существуют?

— Вообще-то это не моя сфера интересов. Существуют такие препараты, которые дают людям, чтобы успокоить их перед операцией, например, или чем-нибудь еще. Есть ли что-нибудь такое, что можно применять постоянно на протяжении длительного периода времени и что не теряет от этого своей эффективности? Не знаю. Более склоняюсь к мысли, что тот же эффект достигается путем мысленного воздействия. Вероятно, кто-то из здешних руководителей или администраторов достаточно хорошо сведущ в гипнозе и психологии, и от него мы, даже не подозревая об этом, постоянно получаем свои порции внушения о благополучии, достижении нашей основной цели, какая бы она там ни была. И это действительно производит на нас определенный эффект. Таким путем, знаете ли, можно достичь очень многого, если внушением занимается человек, знающий свое дело.

— Но мы не должны поддаваться! — горячо воскликнула Хилари. — Мы ни на минуту не должны соглашаться с тем, что в пребывании здесь есть какой-то смысл!

— А что думает ваш муж?

— Том? Я… О, я не знаю. Это так сложно. Я… — Она замолчала.

Как всеми нелепостями нынешней жизни поделиться с человеком, слушавшим сейчас ее? Уже целых десять дней она жила в одной квартире с мужчиной, который был для нее абсолютно чужим. Они делили спальню, и, лежа по ночам без сна, она слышала его дыхание на соседней кровати. Оба они относились к этому положению как к неизбежности. Она была самозванкой, шпионкой, готовой играть любую роль и притворяться кем угодно. Тома Беттертона она до конца так и не могла понять. Он представлялся ей ужасным примером того, что может произойти с блестящим ученым, прожившим несколько месяцев в подрывающей силы атмосфере Организации. В любом случае не было в нем спокойного принятия своей судьбы. Он не получал от работы никакого удовольствия, и его, думала Хилари, все больше и больше волновала неспособность сосредоточиться на ней. Несколько раз он повторял то, что уже говорил ей в первый вечер:

— Я не могу думать! Как будто бы все во мне высохло!