— Вы же знаете, что́ я имела в виду. Я хотела сказать, что вы такой же, как все. О Господи, и это тоже звучит грубо!
— Нормальный человек, это вы подразумеваете? Вы сыты по горло гениями?
— Да. И вы тоже изменились, с тех пор как приехали сюда. У вас пропала какая-то горечь… или ненависть.
И в то же мгновение его лицо внезапно ожесточилось.
— Не рассчитывайте на это, — сказал он. — Все во мне… внутри. Я еще способен ненавидеть. И, поверьте, есть вещи, которые нужно ненавидеть.
Встреча, как назвала ее мисс Дженнсон, состоялась после ужина. Все члены Организации собрались в большом лекционном зале.
Среди собравшихся не было тех, кого можно было назвать обслуживающим персоналом: лаборантов, кордебалета, многочисленных подсобных рабочих, а также небольшого коллектива привлекательных проституток, служивших в Организации поставщиками сексуальных наслаждений для мужчин, которые жили здесь без жен и не завязали специфических отношений со своими коллегами женского пола.
Сидя рядом с Беттертоном, Хилари с острым любопытством ждала появления на трибуне почти мифической личности — директора. Расспрашивая Тома Беттертона, она получала неудовлетворительные, расплывчатые ответы относительно особы, управляющей Организацией.
— Внешне ничего особенного в нем нет, — отвечал он. — Но он обладает потрясающей способностью воздействовать на аудиторию. В общем-то, я только дважды видел его. Он не слишком часто показывается на людях. Необыкновенный человек, сразу чувствуется, но, честно говоря, я не могу объяснить, в чем его необыкновенность.
Мисс Дженнсон и некоторые другие женщины говорили о директоре с таким благоговением, что у Хилари само собой сформировалось какое-то неопределенное представление о нем как о высоком мужчине с золотой бородой, одетом в белые ниспадающие одежды — некая иконописная абстракция.
Она была почти разочарована, когда на трибуну тихо поднялся мужчина средних лет, смуглый и довольно крепкого сложения. Внешность его была совершенно непримечательна, он мог бы сойти за бизнесмена откуда-нибудь из центральных графств Англии. Его национальность невозможно было определить на глаз. Все встали со своих мест. Он обратился к ним на трех языках, переходя с одного на другой и не повторяя в точности сказанного. Он говорил по-французски, по-немецки и по-английски, и каждый из языков звучал в его устах одинаково свободно.
— Позвольте мне сначала, — начал он, — приветствовать наших новых коллег, приехавших сюда, чтобы присоединиться к нам.
Затем он в нескольких словах воздал должное каждому из вновь прибывших. И заговорил о целях и устремлениях Организации.
Позже, стараясь вспомнить его слова, Хилари обнаружила, что она не в состоянии сделать это сколь-нибудь точно — столь банальными и избитыми они оказались. Но на слух они производили совершенно другое впечатление.
Хилари вспомнила, как однажды ее подруга, жившая в Германии, рассказывала, что перед самым началом войны пошла на митинг из чистого любопытства послушать «смехотворного Гитлера» и как она поймала себя на том, что истерически вопит, отдавшись невероятному возбуждению. Она рассказывала, каким мудрым и вдохновляющим воспринималось тогда каждое слово и как потом, вспоминая их, убеждалась, что в действительности они были самыми обыденными.
И теперь происходило нечто подобное. Помимо своей воли Хилари ощущала возбуждение и душевное волнение. Говорил директор очень просто. Он говорил в основном о молодежи. О том, что молодежь закладывает фундамент в будущее человечества.
— Накопления богатства, престиж, влиятельные фамилии — все это силы прошлого. Но сегодня власть находится в руках молодых. Власть — в интеллекте! В умах химиков, физиков, врачей… В лабораториях рождается сила, способная разрушать в немыслимых масштабах. С этой силой вы можете заявить: «Повинуйтесь или умрите!» Эту силу нельзя доверить той или иной нации. Эта сила должна быть в руках, создавших ее. Организация — место, где собралась вся мощь со всего мира. Вы прибыли сюда со всех частей света, принеся с собой всю свою творческую научную энергию. И с нею вместе вы принесли молодость! Здесь нет никого старше сорока пяти лет. Когда наступит время, мы создадим концерн. Мозговой концерн науки. И мы будем управлять всем миром. Мы отдадим свои приказы капиталистам и королям, армиям и промышленникам. Мы создадим Pax Scientifica![48]
И много еще последовало подобной пьянящей и возбуждающей болтовни — но не в самих словах дело, а в мощи оратора, увлекшего своих слушателей, обычно холодных и критичных, им не удалось не поддаться эмоциям.
Когда директор неожиданно закончил свою речь словами: «Мужество и победа! Спокойной ночи», Хилари, чуть пошатываясь, вышла из зала в состоянии какого-то мечтательного возбуждения и прочла те же чувства на лицах идущих рядом с ней людей. Она увидела Эрикссона. Его светлые глаза горели, голова была надменно откинута назад.
Потом она почувствовала у себя на локте руку Энди Питерса, и его голос зашептал ей в ухо:
— Пойдемте на крышу. Нам необходим глоток свежего воздуха.