Место, роль и значение религий в современном мире

Надо ли доказывать, что истинное церковное и социальное служение требует не просто чисто механического, формального подхода, а именно творческого, творческо-деятельного, глубоко осмысленного, продуманного в соответствии с основными принципами и устоями общественного и государственного устройства? Следует ли напоминать о том, что исправление богослужебных книг, равно как и светских, требует огромного чувственно-интеллектуального напряжения, а не просто сверки с оригиналом, будь то греческим, латинским или каким-нибудь другим, хотя как известно, перевод Библии (например, Лютером, Агриколой, Кириллом и Мефодием) был огромным событием в жизни того или иного народа, поскольку существенным образом менял его миросозерцание, мировоззрение и мирочувствование? Как справедливо писал Г. Флоровский: «для перевода требуется большое творческое напряжение, великая изобретательность и находчивость, и не только на слова. Переводить, это значит мысленно бдить и испытывать. Это совсем не только простое упражнение или формальная гимнастика мысли. Подлинный перевод всегда соозначает и становление самого переводчика, его вхождение в предмет, т. е. обогащение самого его события, не только расширение кругозора… Вот в этом и состоит непреложное значение Кирилло-Мефодиевского дела. Это было становление и образование самого “славянского” языка, его внутренняя христианизация и воцерковление, преображение самой стихии славянской мысли и слова, славянского “логоса”, самой души народа. “Славянский” язык сложился и окреп именно в христианской школе и под сильным влиянием греческаго церковнаго языка, и это был не только словесный процесс, но именно сложение мысли»[315]. И это великое и святое дело по-своему продолжал Патриарх Никон, естественно, в соотнесенности с греческими оригиналами, а не только со славянскими списками.

Надо ли доказывать, что зодческая деятельность Патриарха Никона — возведение храмов и величественных монастырей (Иверского на озере Валдай, Крестного Кийского на Кий острове Онежской губы, Воскресенского Нового Иерусалима под Москвой) — это не просто подражание монастырям Иерусалимским и Афонским, хотя этого отрицать тоже нельзя, а новое творческое преображение известных образов и моделей зодчества в образы и модели, выражающие сущность православной Руси, Руси Святой, Нового Израиля?

И можно ли сомневаться в творческом начале деятельности Патриарха Никона, когда он, используя зарубежный опыт, пытается создать новую политическую стратегию, новую дипломатию, новую регулярную армию, а, проверенный историей, иерократический принцип управления привить и сделать имманентным социально-государственной системе управления того времени?

Прот. Г. Флоровский, говоря об истории и в том числе русской истории, писал: «История есть истолкование событий, вскрытие их значения и смысла. Историк никогда не должен забывать, что изучает он и описывает творческую трагедию человеческой жизни. Не должен, ибо и не может. Беспредпосылочной история никогда не бывает, и не будет… Изучение русского прошлаго привело меня и укрепило в том убеждении, что православный богослов в наши дни только в святоотеческом предании может найти для себя верное мерило и живой источник созидательного вдохновения. Умственный отрыв от патристики и византинизма был, я уверен, главной причиной всех перебоев и духовных неудач в русском развитии… И все подлинныя достижения русского богословия всегда были связаны с творческим возвращением к святоотеческим истокам. В исторической перспективе с особенной очевидностью открывается, что этот узкий путь отеческаго богословия есть единственный верный путь. Но этот возврат к отцам должен быть не только ученым, не только историческим, но и духовным и молитвенным возвратом, живым и творческим восстановлением самого себя в полноте церковности, в полноте священнаго предания… И неистощимая сила отеческаго предания в богословии всего более определяется тем, что для святых отцов богословие было делом жизни, духовным подвигом, исповеданием веры, творческим разрешением жизненных задач. Этим творческим духом навсегда оживлены те древния книги. И только через возвращение к отцам может восстановиться в нашем церковном обществе та здоровая богословская чуткость, без которой не наступит искомое православное возрождение. Среди церковных служений в наше время богословское исповедничество приобретает особенную важность, как воцерковление мысли и воли, как живое вхождение в разум истины… В отеческом истолковании Православие вновь открывается как побеждающая сила, как сила, перерождающая и утверждающая жизнь, и не только как тихая пристань для усталых и разочарованных душ — и не только как конец, но как начало, начало подвига и творчества, “новая тварь”»[316].