Я пустилась в некоторые научные опыты. Я принесла Кашима-сан самую красивую камелию из сада, уточняя, что я ее сорвала для нее: искривленный рот, сухое спасибо. Я попросила Нишио-сан приготовить ее любимое блюдо: она приготовила нежный шаван муши, который был съеден кончиками губ при полной тишине. Заметив радугу, я прибежала позвать Кашима-сан, чтобы она полюбовалась ею: та пожала плечами.
Тогда, исполненная великодушия, я решила подарить ей самое прекрасное зрелище, которое только можно было себе представить. Я переоделась в наряд, который мне подарила Нишио-сан: маленькое кимоно из розового шелка, украшенное лилиями, с широким красным оби, лакированными гета и зонтиком из пурпурной бумаги с летящими белыми цаплями. Я выпачкала губы в материнской помаде и пошла полюбоваться на себя в зеркале: сомнений быть не могло, я была великолепна. Никто бы не устоял при подобном появлении.
Сначала я пошла поразить наиболее верных мне слуг, которые разразились радостными криками, которых я ожидала. Вертясь вокруг своей оси, как самый желанный мотылек, я подарила затем свое великолепие саду в виде танца в форме бешеных скачков. Там же я украсила свою прическу гигантским пионом, получилась этакая шляпа.
Разодетая таким образом я показалась Кашима-сан. Она никак не отреагировала.
Это утвердило меня в моем диагнозе: она сдерживалась. Иначе, как могла она не разразиться восклицаниями при виде меня? И как Бог к грешнику, я прониклась чувством сострадания к ней. Бедная Кашима-сан!
Если бы я знала о существовании молитвы, я бы помолилась за нее. Но я не видела никакого средства включить эту скептическую гувернантку в видение моего мира, и это огорчало меня.
Я познавала пределы моей власти.
Среди друзей моего отца был один вьетнамский бизнесмен, который женился на француженке. Вследствие легко вообразимых политических проблем во Вьетнаме 1970 года, этот человек должен был срочно вернуться в свою страну, взяв свою жену, но, не отважился затруднять себя своим сыном шести лет, который был таким образом доверен моим родителям на неопределенный срок.
Хьюго был невозмутимым и сдержанным мальчиком. Он производил на меня хорошее впечатление до того момента, пока не перешел на сторону врага, моего брата. Двое мальчишек стали неразлучны. Я решила не называть Хьюго по имени, чтобы наказать его.
Я все так же мало говорила по-французски, чтобы поберечь эффект. Это становилось невыносимо. Я чувствовала необходимость выкрикнуть такие решительные вещи, как "Хьюго и Андре - зеленые какашки". Увы, меня не считали способной на такие высококачественные высказывания. И я страдала от нетерпения, размышляя о том, что мальчишки ничего не теряли от этого ожидания.
Иногда я спрашивала себя, почему я не показываю родителям всю ширину моего словарного запаса: зачем лишать себя такой власти? Верная, сама того не зная, этимологии слова "дитя", я в смущении чувствовала, что, заговорив, лишилась бы некоторых знаков внимания, которые обычно оказываются магам и умственно отсталым.
На юге Японии апрель необыкновенно теплый месяц. Родители отвели нас на море. Я уже очень хорошо знала океан, благодаря заливу Осаки, который когда-то был так переполнен нечистотами, что можно было в них плавать. Мы же приехали с другой стороны страны, в Тоттори, где я открыла Японское море, красота которого меня покорила. У японцев это море мужского рода, в противоположность океану, который они считают женщиной: это различие меня озадачило. И сегодня я разобралась в этом не больше.
Пляж в Тоттори4 был большим как пустыня. Я пересекла эту Сахару и достигла кромки воды. Она боялась так же, как и я: как робкий ребенок, она то подавалась вперед, то отступала без конца. Я повторяла за ней.
Все мои нырнули в нее. Моя мать позвала меня. Я не решилась следовать за ними, не смотря на спасательный круг, надетый на меня. Я смотрела на море с ужасом и вожделением. Мать взяла меня за руку и повлекла. Внезапно, я лишилась земного притяжения: вода подхватила меня и вытолкнула на поверхность. Я издала вопль удовольствия и экстаза. Величественная как Сатурн, с кругом вместо кольца, я оставалась в воде часами напролет. Пришлось вытаскивать меня силой.
- Море!
Это было мое седьмое слово.
Очень быстро я научилась плавать с кругом. Достаточно было колотить ногами и руками и получалось нечто похожее на плавание щенка. Поскольку это было утомительно, я держалась там, где мои ноги доставали до дна.
Однажды случилось чудо. Я вошла в море и зашагала прямо в сторону Кореи, я обнаружила, что дно больше не опускается. Оно приподнялось для меня. Христос шагал по воде, я заставляла подниматься морское дно. Каждому свое чудо. Восхищенная, я решила шагать, не замочив головы, до самого континента.
Я углублялась в неизведанное, топча мягкое и такое податливое дно. Я шагала, шагала, удаляясь от Японии, гигантскими шагами, думая о том, как здорово было обладать такими способностями.