Фрейд вовсе не предлагает однозначной атрибуции источника этого пренебрежения, поскольку по отношению к ужасному открытию, которое совершает мальчик, оно в любом случае всегда будет отложенным. Впрочем, выказывает оно себя и раньше – в частности, Фрейд говорит об активном презрении, которое маленький мальчик питает ко «всем этим бабам». Будучи временно приостановлено латентной стадией, уравнивающей оба пола в играх и в школьном классе, оно не только возрождается в момент перехода к генитальности, но и сохраняется на всю жизнь в том самом первичном детском виде, в котором когда-то оформилось. Для некоторых наследующих Фрейду аналитиков существование этого презрения было настолько невыносимым, что они интерпретировали его как склонность мальчиков к поиску путей «нарциссического укрепления эго», чем лишь реактуализировали тезис о вторичности мужского желания, который Фрейд вводил совершенно иным путем. Теперь эта вторичность оказалась примитивным образом невротизирована, что выглядело маленькой местью (коль скоро многие из этих аналитиков были женщинами), попыткой ответного удара, очередной версией «мужского протеста», выставленного теперь в комическом свете[41]
.Не прибегая к подобным околичностям и противясь любым попыткам внести в его систему искусственные объяснительные элементы, Фрейд продолжает характеризовать положение субъекта после обнаружения существования другого пола – теперь уже с женской стороны:
Иначе ведет себя маленькая девочка. У нее мгновенно созревает суждение и решение. Она видит пенис, знает, что у нее нет его, и хочет иметь его[42]
.Принято пенять Фрейду, что тем самым он ставит половину человечества в ситуацию чуть ли не безвыходную, но фрейдовские притязания гораздо скромнее и ограничиваются констатацией наличия одного из элементов женской позиции, который, по мнению некоторых более поздних аналитиков, таких как Карен Хорни, отнюдь не играет в жизни женщины решающей роли. Девочке задним числом приходится признать утрату и обзавестись желанием в форме зависти, что, как известно, не сказывается на ее положении как женского субъекта и совершенно не затрагивает ее наслаждения. Заметив, что реализовать свое желание девочка сможет не раньше, чем у нее появится собственный ребенок, заменяющий ей фаллос, Фрейд вовсе не встает на шовинистскую позицию, вменяющую деторождение в обязанность женщине, которая в противном случае не сможет состояться как субъект. Он лишь действует в своей обычной логике: констатирует то, что видит в данном случае – что Penisneid при всей своей интенсивности не изменит основного вектора женского развития, включая отношение к мужскому желанию как к чему-то потустороннему и в известной степени женщине ненужному.
Есть, однако, нечто, к чему женщина не может сохранить безразличие, и это не отсутствие у нее органа как такового, а облик, в котором ее собственное желание предстает перед мужчиной. Ее кастрация происходит именно здесь. Таким образом, вопрос пола лежит в иной, внефизиологической, плоскости, для которой орган как таковой служит лишь способом перевода на доступный субъекту язык: язык материального (анатомического) наличия или отсутствия. Обратный перевод при этом принципиально невозможен, поскольку наталкивается на мужскую кастрацию, показывающую, что бытие мужчиной не тождественно владению органом в силу того, что последний мужчине не принадлежит.
Впрочем, и первый, уже состоявшийся перевод не лишен парадоксальности, поскольку приходится на период, когда мальчик, согласно Фрейду, еще убежден в общераспространенности такого предмета, как пенис. Однако на стадии, которую Фрейд благоразумно называет фаллической (ибо орган как таковой отношения к ней не имеет), в поведении мальчика в этом вопросе обнаруживается раздраженное нетерпение. Менее искушенные исследователи, например Альфред Адлер, поторопились объявить эти проявления формой «мужского протеста», возвращающего вопрос на фактический анатомический уровень, от которого Фрейду уже удалось уйти.
Преодоление этого уровня у Фрейда представляло собой процедуру удержания некоей промежуточной позиции: отступив от проблематизации буквального телесного обладания органом, он не возвращает вопрос пола в его, по замечанию Алена Бадью, исконную область – философскую.
Характерно, что вклад самого Бадью остается на сегодня единственной попыткой подхватить фрейдовскую линию рассуждения после ее основательного вытеснения в современной философии. Связано это не в последнюю очередь с описанным ранее опрометчивым вторжением в эту проблематику в конце XIX века философов, которые искали способа вывести из пола причину «сущности» – творческой, производительной или же, напротив, пассивной, паразитарной.