Метамодерн в музыке и вокруг нее

Постмодернистский потлач в полной мере являет себя только в пространстве метамодерна: профессиональный философ, которого слушают меньше, чем блогера, композитор, который набирает меньше прослушиваний, чем школьник без музыкального слуха – вот он, праздник разбрасывания регалий, тотальный метамодернистский костер.

Для искусства это означает возможность мгновенного «выстреливания» какого-либо явления (трека, персонажа, композитора, исполнителя, направления), отсюда феномен вирусного ролика. Поэтому метамодерн также можно считать единственно возможной художественной стратегией соцсетей: искусство эпохи метамодерна выживает, только если имеет «вирусную» природу.

сжатие с потерями

Принцип сжатия с потерями (lossy compression) лежит в самом основании новых медиа – на него опирается как аппаратное, так и программное обеспечение, копирующее, получающее и хранящее изображения. По мнению теоретика новых медиа Льва Мановича, «эта техника является истинным основанием цифровой культуры»[203].

Если смотреть на это явление шире – сжатию сегодня подвергается не только информация, но и смысл: литература сжимается до дайджестов, философские направления – до мемов. Еще важнее, что само по себе сжатие, уменьшение качества вплоть до видимых пикселей становится предметом художественной рефлексии:

Иван Тузов, автор серии мемов с Борисом Гройсом (пиксель-арт).

Этот же эффект, но в области аудио рефлексируется в ряде интернет-проектов, работающих, например, с голосом робота-переводчика.

Кирилл Ионов, «дикий запад»[204].

Намеренно несовершенное изображение, поэтика технологического «отката назад» родственно целому ряду явлений искусства: «детским» образам Пауля Клее и «несовершенным» музыкальным опусам Эрика Сати, эстетическим революциям художественного примитивизма и гаражного рока – всему, что провозглашало своим эстетическим императивом уход от качественности и профессионализма. Однако именно в эпоху четвертой промышленной революции эти интенции получили наиболее удобную платформу для массового распространения: непрерывную технологическую эволюцию и тотальный Интернет.

Основная эмоция, которой управляется такое искусство – это ностальгия, тоска по утраченному аналоговому и ранне-компьютерному миру, причем объектом ностальгии такого типа (ностальгии эпохи больших скоростей) может быть и совсем недавнее прошлое. Эта ностальгия становится фундаментальным аффектом метамодерна, а рефлексия над упрощением и «ухудшением качества» – поводом для нового метамодернистского «лубка».

мем

Мем (от англ. meme

) – концентрированная информация в форме медиаобъекта, срезонировавшая с массовым бессознательным и получившая вирусную популярность. Мем чаще всего завязан на юморе, но его цель – не вызывание смеха (как у анекдота), а фотографический захват смысла: в меме постироническая реальность смотрит сама на себя.

Дальние родственники мема – иероглиф, икона, символ, плакат, рекламное объявление. В эпоху позднего капитализма последнее подменяет все остальные. Реклама – групповая икона, экстракт коллективного бессознательного, рекламные изображения – это «единые сжатые образы комплексного типа. Они стягивают в крошечный фокус огромный регион опыта»[205]. Маклюэн отмечает невозможность противостоять глубинной сути рекламного объявления – даже в случае, когда его внешняя оболочка или открытый месседж вызывает отторжение: «бессознательные глубинные сообщения рекламных объявлений никогда не становятся для письменного человека объектом нападения, ибо он неспособен замечать и обсуждать невербальные формы упорядочения и смысла. Искусством спорить с иллюстрациями он не обладает»[206].

Мем являет собой следующую – хоть и сосуществующую с предыдущей во времени – стадию развития рекламы. Проигрывая жанрам прошлого в долгосрочности, он побеждает остротой схватывания целостного рельефа, воспроизводя внутренний гештальт какой-либо системы. Не претендуя на вечность, он, тем не менее, показывает явление sub spectie aeternitatis: в его полноте и многоуровневости – но минуя рациональное осмысление.

Путь художника эпохи метамодерна лежит только через создание мема, проявление себя в меме или превращения себя в мем. В то же время сам мем как жанр ставит под вопрос значение искусства вообще и художника как его создателя: искусство все меньше способно спорить с системой мемов – ведь оно, как оказывается, устаревает еще быстрее. Мем как кристаллизация отдельной вертикали потока реальности, фиксация микрособытия, не только осознает свою временность, но и активно репрезентует ее, размывая сам фундамент под идеей evergreen-опуса.

Мем предстает площадной травестией искусства, в очередной раз смещая границы массового и элитарного: «благородное искусство – своего рода повторение специализированных акробатических подвигов индустриализованного мира. Массовое же искусство – это клоун, напоминающий нам о всей полноте жизни и обо всех способностях, упущенных нами в нашей повседневной рутине»[207].