Метаморфозы

        И элизийский приют, последние мира пределы,

        Узришь, мной предвиден, и родителя призрак любезный.

        Для добродетели нет недоступной дороги». Сказала,

        И показала ему золотую Авернской Юноны[563]

115 Ветвь, и велела ее оторвать от ствола. И послушен

        Был ей Эней и узрел владенья огромного Орка,

        Видел он предков своих, и предстал ему старческой тенью

        Духом великий Анхиз. Тех мест познал он законы,

        Также какие грозят ему бедствия в будущих войнах;

120 И по обратной стезе утомленным взбирается шагом,

        Кумской Сивиллой ведом, коротал он в беседе дорогу.

        Свой ужасающий путь в полумраке свершая туманном,

        Молвил: «Богиня ли ты или божья избранница, только

        Будешь всегда для меня божеством! Клянусь, я обязан

125 Буду навеки тебе, соизволившей дать мне увидеть

        Смерти пределы и вновь от увиденной смерти вернуться.

        Только на воздух опять изойду — за эти заслуги

        Храм воздвигну тебе и почет окажу фимиамом».

        Взор обратив на него, со вздохом пророчица молвит:

130 «Я не богиня, о нет; священного ладана честью

        Смертных не мни почитать. Чтобы ты не блуждал в неизвестном,

        Ведай, что вечный мне свет предлагался, скончания чуждый,

        Если бы девственность я подарила влюбленному Фебу.

        Был он надеждою полн, обольстить уповал он дарами

135 Сердце мое, — «Выбирай, о кумская дева, что хочешь! —

        Молвил, — получишь ты все!» — и, пыли набравши пригоршню,

        На бугорок показав, попросила я, глупая, столько

        Встретить рождения дней, сколь много в той пыли пылинок.

        Я упустила одно: чтоб юной всегда оставаться!

140 А между тем предлагал он и годы, и вечную юность,

        Если откроюсь любви. Но Фебов я дар отвергаю,

        В девах навек остаюсь; однако ж, счастливейший возраст

        Прочь убежал, и пришла, трясущейся поступью, старость

        Хилая, — долго ее мне терпеть; уж семь я столетий

145 Пережила; и еще, чтоб сравниться с той пылью, трехсот я

        Жатв дождаться должна и сборов трехсот виноградных.

        Время придет, и меня, столь телом обильную, малой

        Долгие сделают дни; сожмутся от старости члены,

        Станет ничтожен их вес; никто не поверит, что прежде

150 Нежно пылали ко мне, что я нравилась богу. Пожалуй,

        Феб не узнает и сам — и от прежней любви отречется.

        Вот до чего изменюсь! Видна я не буду, но голос

        Будут один узнавать, — ибо голос мне судьбы оставят».

        Речи такие вела, по тропе подымаясь, Сивилла.

155 Вот из стигийских краев наружу к Эвбейскому граду[564]

        Вышел троянец Эней и, как должно, свершив возлиянья,

        На берег прибыл, еще не носящий кормилицы имя.

        Здесь пребывал, после долгих трудов и великих мучений,

        Нерита сын, Макарей, сотоварищ страдальца Улисса.

160 Спутника прежнего он, что на кручах был Этны покинут,

        Ахеменида, — узнал и, дивясь, что нежданно живого

        Встретил его, говорит: «Ты случаем или же богом,

        Ахеменид, сохранен? Почему ты на варварском судне,

        Будучи греком, плывешь? Куда направляете путь свой?»

165 И вопрошавшему так — не в косматом уже одеянье,

        В виде своем, без шипов, сшивавших ему покрывало, —

        Ахеменид отвечал: «Да увижу я вновь Полифемов

        Зев, откуда текут человеческой крови потоки,

        Если Итака и дом дороже мне этого судна,

170 Если Энея почту я не так, как отца! Никогда-то

        Не исчерпаю свою, хоть и выполню все, благодарность,

        Если дышу, говорю, свет солнца вижу и небо,

        Все — о, могу ли я стать непризнателен или забывчив? —

        Он даровал мне; и то, что душа моя в брюхо Циклопу

175 Не угодила. Теперь хоть со светом жизни расстанусь,

        Буду в земле схоронен, а не в этом, по крайности, брюхе.

        Что испытал я в душе (если чувства в то время и душу

        Страх у меня не отшиб!), когда увидал я, покинут,

        Как уплываете вы по открытому морю! Хотел я

180 Крикнуть, да выдать себя побоялся Циклопу. Улисс же

        Криком вас чуть не сгубил: я видел — огромную глыбу

        Тот от горы оторвал и далеко швырнул ее в море.

        Видел затем: он кидал, как будто бы силой машины,

        Дланью гигантской своей огромные с острова глыбы.

185 И охватил меня страх, не разбили бы волны и скалы

        Судно, как будто бы сам я на нем пребывал, незабытый!

        После ж того как побег вас от горькой кончины избавил,

        Всю поперек он и вдоль обстранствовал в бешенстве Этну.

        Лес отстраняя рукой, единственный глаз потерявши,

190 Он на скалы налетал, и, вдаль оскверненные гноем

        Руки свои протянув, проклинает ахейское племя,

        И говорит: «О, когда б мне случай выдал Улисса

        Иль из его молодцов хоть кого-нибудь — гнев мой насытить!

        Съем я его потроха! Своею рукою изрежу

195 Тело, живое еще! До отказа я кровью наполню

        Глотку! Члены его в челюстях у меня затрепещут!

        Станет жизнь ни во что, станет легкой жизни утрата!»

        Много, взбешенный, еще говорил; и в ужасе бледном

        Был я, смотря на лицо с невысохшей кровью от раны,

200 Видя жестокую длань и впадину глаза пустую,

        Члены и бороду, всю человеческой кровью залипшей,

        Смерти я видел приход, — то было ничтожное горе!

        Ждал я: он схватит меня, вот-вот мое тело потонет

        В теле его. У меня из души не исчезла картина

205 Дня рокового, когда увидал я, как двадцать четыре

        Спутника милых моих повергнуты были на землю;

        Сам же он сверху налег, как лев налегает косматый,

        И потроха их, и плоть, и кости с белеющим мозгом —

        Полуживые тела — в ненасытную прятал утробу.