Метаморфозы

        И что намерен Минос всю Ахайю[335] забрать, добавляет.

505 Он красноречьем помог порученья успеху, и молвил

        Старый Эак, опершись на жезл свой левой рукою:

        «Помощи вы не просите, ее получайте, Афины!

        Острова этого все считайте вы силы своими.

        Смело введите их в строй. Таково положение наше:

510 Силы достанет у нас; от врага отстоит меня воин.

        Слава богам. Времена хороши, — извиняться не надо».

        Кефал ответствовал: «Так да пребудет и впредь! Да умножь

        Град твой граждан своих! Я обрадован был, что навстречу

        Вышла ко мне молодежь, такая красивая, — все-то

515 Юноши в годах одни. Однако же нет между ними

        Многих, виденных мной, когда принимал меня город».

        И застонал тут Эак и голосом молвил печальным:

        «Лучшее время вослед за началом плачевным настало.

        Если бы мог я о нем говорить, о начале не вспомнив!

520 Все расскажу я подряд, не замедлив на приступе долгом.

        Прахом лежат и костьми, кого вспоминаешь и ищешь.

        Ах, сколь великая часть моего достоянья погибла!

        Грозный был мор[336] в города ниспослан по злобе Юноны,

        Возненавидевшей край, хранящий соперницы имя.

525 С бедствием этим, пока почитали его за людское,

        Тайных не зная причин, искусством боролись врачебным.

        Гибель сильнее была, побежденною помощь лежала.

        Тьмою сначала густой тяжело надавило на землю

        Небо, меж тем по ночам расслабляющий жар разливался.

530 И уж успела луна четырежды сделаться полной,

        Сливши рога, и, опять утончаясь, нарушить окружность;

        Начали жарко дышать смертоносным дыханием австры.

        Ведомо, что и в ключи и в озера зараза проникла,

        А по полям, в тот год не паханным, ползали всюду

535 Многие тысячи змей и ядом реки сквернили.

        Гибель собак, и овец, и коров, и зверей, и пернатых

        Признаком первым была нежданно постигшего мора.

        Видя, как падает бык посредине работы, здоровый,

        И среди пашни лежит, изумляется пахарь несчастный.

540 У шерстоносных же стад, болезненно блеющих, стала

        Шерсть сама выпадать, и хиреет иссохшее тело.

        Резвый некогда конь, на пыльных ристалищах славный,

        Стал не достоин наград, забыл о бывалом почете,

        Стонет в конюшне своей, умирая бесславною смертью.

545 Ярость вепрь потерял; уже не доверится бегу

        Лань, перестал и медведь совершать на скотину набеги.

        Все одолела болезнь: по лесам, по полям, по дорогам

        Мерзкая падаль лежит, и воздух испорчен зловоньем.

        Странную выскажу вещь: ни собака, ни жадная птица

550 Их не касались, ни волк седошерстый. Гниют, разлагаясь,

        Смрадным духом вредят и широко разносят заразу.

        Бедствием большим чума к несчастным пришла поселянам

        И утвердила свое в великой столице господство.

        Раньше сгорало нутро. Потаенного пламени первым

555 Знаком была краснота с затрудненным частым дыханьем,

        Спекшийся пухнет язык; открыт, изнутри опалённый,

        Высохший рот, и ему не отраден вдыхаемый воздух.

        Тело не может терпеть ни подстилки, ни даже покрова, —

        Грудью к твердой земле прижимаются. И не бывает

560 Тело свежей от земли, но земля горячеет от тела.

        И врачевателя нет, на самих нападает лечащих

        Неумолимая хворь, во вред им их же искусство.

        Кто постоянно с больным, кто верно ему услужает,

        Тот умирает скорей. Поскольку исчезла надежда

565 Быть исцеленным и смерть лишь одна избавленье сулила,

        Стали беспечны душой, о пользе пропала забота.

        Пользы и быть не могло. Везде, без стыда, обнажены,

        И к родникам, и к рекам припадают, к глубоким колодцам,

        И не напьются никак, — жизнь гаснет с жаждою вместе.

570 Многие, вовсе без сил, не могут уж выбраться: тут же

        И умирают в воде. А иной все ж черпает воду!

        Так велико у больных отвращенье к несносной постели,

        Что убегают, вскочив: когда и подняться нет силы,

        Катятся на пол — своих покидают каждый пенатов, —

575 Каждому собственный дом начинает казаться зловещим:

        Так как причина темна, обвиняют в бедствии место.

        Видели их, как они, полуживы, бредут по дорогам, —

        Ежели в силах идти, — иль лежат на земле со слезами

        И истомившийся взор обращают последним усильем,

580 Свисшие руки воздеть пытаясь к созвездиям неба,

        Там или здесь и везде, где застанет их смерть, издыхают.

        Что совершалось в душе у меня? Что чувствовать мог я, —

        Если не жизнь разлюбить, не завидовать участи близких!

        И повсеместно, куда б ни направил ты взора, — повсюду

585 Толпы валялись людей: так с веток колеблемых наземь

        Падают яблоки-гниль, так валятся желуди с дуба.

        Видишь ты храм пред собой высокий и с лестницей длинной:

        Это — Юпитера храм. О, кто в святилище этом

        Ладана тщетно не жег? Как часто супруг за супругу

590 Или же сын за отца обращался с горячей мольбою, —

        Но расставались с душой пред святыней, молению чуждой!

        И находили в руке — не истраченной часть фимиама!

        Часто, бывало, быки, когда приведут их ко храму

        И уж помолится жрец и вино меж рогов возливает,

595 Падали вдруг, словно их поражали нежданным ударом!

        Раз за себя и за край приносил я Юпитеру жертву

        И за троих сыновей, — но животное вдруг замычало

        И, неожиданно пав, не дождавшись ударов смертельных,

        Скудною кровью слегка подставленный нож обагрило.

600 Даже больное нутро утратило истины знаки

        И откровенья богов: и туда проникла зараза.

        Возле священных дверей распростертые видел я трупы,