Метаморфозы

30   Если, стрелу наложив, он натягивал лук свой широкий,

        Дева божилась, что он стрелоносцу Фебу подобен.

        Если же он и лицо открывал, сняв шлем свой медяный,

        Иль, облаченный в багрец, сжимал под попоною пестрой

        Белого ребра коня и устами вспененными правил,

35   Нисова дочь, сама не своя, обладанье теряла

        Здравым рассудком. Она называла и дротик счастливым,

        Тронутый им, и рукою его направляемый повод.

        Страстно стремится она — если б было возможно! — во вражий

        Стан девичьи стопы через поле направить, стремится

40   С башни высокой сама в кноссийский ринуться лагерь

        Или врагу отпереть обитые медью ворота, —

        Словом, все совершить, что угодно Миносу. Сидела

        Так и смотрела она на шатер белоснежный Диктейца[349],

        Так говоря: «Горевать, веселиться ль мне брани плачевной,

45   И не пойму. Что Минос мне, влюбленной, враждебен, — печалюсь,

        Но, не начнись эта брань, как иначе его я узнала б?

        Все-таки мог он войну прекратить и, назвав меня верной

        Спутницей, тем обрести надежного мира поруку.

        Если тебя породившая мать, о красой несравненный,

50   Схожа с тобою была, то недаром к ней бог возгорелся.

        Как я блаженна была б, когда бы, поднявшись на крыльях,

        Я очутилась бы там, у владыки кноссийского в стане!

        Я объявила б себя и свой пыл, вопросила б, какого

        Хочет приданого он: не просил бы твердынь лишь отцовских!

55   Пусть пропадет и желаемый брак, лишь бы мне не изменой

        Счастья достичь своего! — хоть быть побежденным нередко

        Выгодно людям, когда победитель и мягок и кроток.

        Правда, знаю — ведет он войну за убитого сына,

        Силен и правдою он, и его защищающим войском.

60   Думаю, нас победят. Но коль ждать нам такого исхода,

        То почему ж эти стены мои для Миноса откроет

        Марс, а не чувство мое? Без убийства и без промедленья

        Лучше ему одолеть, не потратив собственной крови.

        Не устрашусь я тогда, что кто-нибудь неосторожно

65   Грудь твою ранит, Минос. Да кто же свирепый решился б

        Полное злобы копье в тебя нарочито направить?

        Замысел мне по душе и намеренье: вместе с собою

        Царство в приданое дать и войне положить окончанье.

        Мало, однако, желать. Охраняются стражами входы.

70   Сам врата запирает отец. Его одного лишь,

        Бедная, ныне боюсь; один он — желаньям помеха.

        Если б по воле богов не иметь мне отца! Но ведь каждый—

        Бог для себя. Судьбой отвергаются слабого просьбы.

        Верно, другая давно, столь сильной зажженная страстью,

75   Уж погубила бы все, что доступ к любви преграждает.

        Чем я слабее других? Решилась бы я через пламя

        И меж мечами пройти: но пламя ни в чем не поможет

        И не помогут мечи, — один только волос отцовский.

        Золота он драгоценнее мне. Блаженной бы сделал

80   Волос пурпурный меня, смогла б я желанья исполнить».

        Так говорила она, и, забот многочисленных мамка,

        Ночь подошла между тем, и тьма увеличила смелость.

        Час был первого сна, когда утомленное за день

        Тело вкушает покой. Безмолвная в спальню отцову

85   Входит. Дочь у отца похищает — о страшное дело! —

        Волос его роковой; совершив нечестивую кражу,

        С дерзкой добычей своей проникает в ворота и вскоре

        В самую гущу врагов, — так верила сильно в заслугу! —

        Входит, достигла царя и ему, устрашенному, молвит:

90   «Грех мне внушила любовь, я — Нисова дочь и царевна

        Скилла: тебе предаю я своих и отцовских пенатов.

        Я ничего не прошу, — тебя лишь. Любовным залогом

        Волос пурпурный прими и поверь, что вручаю не волос,

        Голову также отца моего!» И рукою преступной

95   Дар протянула. Минос от дарящей руки отшатнулся

        И отвечал ей, смущен совершенным неслыханным делом:

        «Боги да сгонят тебя, о бесчестие нашего века,

        С круга земного, тебя пусть суша и море отвергнут!

        Я же, клянусь, не стерплю, чтоб Крит, колыбель Громовержца

100 И достоянье мое, — стал такого чудовища домом», —

        И покоренным врагам — ибо истинный был справедливец, —

        Мира условия дав, кораблям велел он причалы

        Снять и наполнить суда, обитые медью, гребцами.

        Скилла, едва увидав, что суда уже в море выводят

105 И что Минос отказал в награде ее преступленью,

        Вдруг, умолять перестав, предалась неистово гневу,

        Руки вперед, растрепав себе волосы, в бешенстве взвыла:

        «Мчишься куда, на брегу оставляя виновницу блага,

        Ты, и родимой земле, и родителю мной предпочтенный?

110 Мчишься, жестокий, куда, чья победа — мое преступленье,

        Но и заслуга моя? Тебя мой подарок не тронул

        И не смягчила любовь, не смягчило и то, что надежды

        Все мои были в тебе? О, куда обратиться мне, сирой?

        В край ли родной? Он плененный лежит, но представь, что он волен, —

115 Из-за измены моей он мне недоступен. К отцу ли?

        Мною он предан тебе. Ненавидят меня по заслугам:

        Страшен соседям пример. Я от мира всего отказалась

        Только затем, чтобы Крит мне один оставался открытым.

        Неблагодарный, туда коль не пустишь меня и покинешь,

120 Мать не Европа тебе, но Сиртов негостеприимных,[350]

        Тигров армянских ты сын иль движимой Австром Харибды,

        Ты не Юпитера плод, не пленилась обличием бычьим

        Мать твоя. Этот рассказ про род ваш ложью подсказан.

        Был настоящим быком, никакой не любившим девицы,

125 Тот, породивший тебя. Совершай же свое наказанье,

        Нис, мой отец! Вы, изменой моей посрамленные стены,

        Ныне ликуйте! Клянусь: погибели я заслужила.