Метаморфозы

        Корни пускала в земле, — Пелей уж на дереве виснул.

245 В третий ты раз приняла пятнистой тигрицы обличье,

        И, устрашен, Эакид разомкнул вкруг тела объятье.

        Вот он морским божествам, вино возливая на волны,

        Жертвы приносит, и скот приводя, и куря фимиамы.

        И из морской глубины наконец вещун карпатийский[478]

250 Молвил ему: «Эакид[479], ты желанного брака достигнешь!

        Только лишь дева уснет, успокоясь в прохладной пещере,

        Путы накинь на нее и покрепче свяжи незаметно.

        Да не обманет тебя она сотнями разных обличий, —

        Жми ее в виде любом, доколь не вернется в обычный».

255 Молвил Протей и лицо скрыл вновь в пучину морскую,

        Волнам нахлынуть велел и залил окончание речи.

        Мчался к закату Титан и дышлом касался наклонным

        Вод гесперийских. Краса Нереида покинула море

        И, как обычно, вошла в знакомую опочивальню.

260 Только лишь девичий стан обхватили объятья Пелея,

        Стала та виды менять. Но чувствует, крепко он держит

        Тело; туда и сюда пришлось ей протягивать руки —

        И застонала: «Твоя не без помощи божьей победа!» —

        Стала Фетидою вновь и открылась; герой ее обнял.

265 Взял, что желал, и могучий Ахилл был Фетидою зачат.

        Счастлив сыном Пелей и богинею счастлив супругой;

        Все бы досталось ему, когда б не его преступленье,

        Фока убийство! Его, виновного в братниной крови,

        Вон из-под кровли родной убежавшего, принял Трахинский

270 Край. Державствовал там, убийств и насилий не зная,

        Сын Светоносца-звезды, в лице сохранивший сиянье

        Отчее, добрый Кеик. В то время он был опечален:

        Сам на себя не похож, — потерю оплакивал брата.

        Тут-то к нему Эакид, истомленный путем и тревогой,

275 Прибыл и в город его при немногих вошел провожатых,

        Все же довольствие, скот, который с собою водил он,

        Неподалеку от стен в тенистой оставил долине.

        Вот, получив изволенье войти во дворец государев

        И протянув на руке край платья в знак умоленья,

280 Кто он, чей сын, говорит. Лишь одно преступленье скрывает.

        Бегства причину назвав измышленную, просит приюта

        В городе или вне стен. Трахинец с лицом благодушным

        Так отвечает ему: «И простому народу открыты

        Наши угодья, Пелей. Не грешим мы негостеприимством.

285 К расположенью души и другие прибавь побужденья:

        Имя и то, что ты внук Громовержца, — не траться на просьбы.

        Все, чего просишь, бери, — и пусть во всем, что увидишь,

        Часть ты видишь свою! О, когда бы ты лучшее видел!»

        Молвив, заплакал. Ему о причине подобных страданий

290 Ставят вопрос и Пелей и сопутники. Тот отвечает:

        «Верно, пернатую ту, что живет грабежом и пугает

        Птиц всех, считаете вы обладавшей всегда опереньем?

        Мужем была! У нее и душевная крепость его же:

        Был он жесток и свиреп на войне, в бой вечно он рвался,

295 Дедалионом был зван; у нас с ним общий родитель,

        Что вызывает зарю и с неба последним уходит.

        Мир я любил. Всегда я заботу лелеял о мире

        И о супружестве. Брат — войною пленен был жестокой,

        Доблесть его покоряла ему и народы и царства,

300 Ныне же доблестно он голубей преследует в Тисбе.

        Дочь он Хиону родил. Женихов она тысячи дивным

        Видом своим привлекла, как четырнадцать лет ей минуло.

        Раз возвращались вдвоем, Аполлон и Майей Рожденный,[480]

        Первый из Дельф, а второй — с вершины Киллены; и оба

305 Сразу узрели ее и сразу же к ней воспылали.

        Но упованья любви Аполлон отлагает до ночи.

        Тот же не в силах терпеть — и тростью, сон наводящей,

        Девьих касается уст: та спит под могучим касаньем.

        Силою взял ее бог. Ночь в небе рассыпала звезды.

310 Образ старухи приняв, и Феб достигает блаженства.

        Вот уже сроки свои исполняет созревшее чрево:

        Хитрый родился побег от ствола крылоногого бога.

        Звался Автоликом он, на всякие ловок проделки,

        Сделать свободно — и тем он искусства отца не позорил —

315 Белое черным он мог и из белого черное сделать.

        Фебов же сын у нее — ибо двойней она разрешилась —

        Был Филаммон, знаменитый игрой на кифаре и пеньем.

        Что породила двоих, что двоим божествам полюбилась,

        И что отец у нее силач, и что дед Громовержец, —

320 Было ли девушке впрок? Не многих ли слава сгубила?

        Вправду, сгубила ее. Пред Дианою превозноситься

        Стала она и в лицо похулила богиню. И лютым

        Гневом исполнилась та. «Понравлюсь делами!» — сказала;

        И не помедлила: лук напрягла, стрелу наложила

325 На тетиву и, стрельнув, пронизала язык виноватый.

        Смолк язык; не смогли раздаться ни голос, ни слово:

        Хочет сказать, но уж с кровью и жизнь ее покидает.

        Деву, — о горе любви! — как отец пожалел я всем сердцем,

        Братнину зная любовь, утешать его тщился словами.

330 Им он, однако, внимал, как ропоту моря — глухие.

        Сетуя, горько стонал он о гибели дочери милой.

        В час, как сжигали ее, четырежды он устремлялся

        Ринуться в самый костер. Четырежды был он удержан;

        Кинулся в бегство тогда; быку был подобен, который

335 Шершня жало с собой, застрявшее в шее, уносит

        И без дороги бежит. Я вижу: скорей человека

        Мчится он, — будто его оперилися крыльями ноги.

        Он ото всех убежал и, жаждою смерти стремимый,

        Верха Парнаса достиг. Аполлона тронула жалость,

340 Как увидал он, что Дедалион с утеса низвергся:

        В птицу его превратил; поддержал, окрыливши внезапно.

        Дал ему загнутый клюв, крючковатые дал ему когти,