Метаморфозы

        Плакало все о тебе; говорят, что и реки от плача

        Взбухли. Наяды тогда и дриады оделись в накидки

        Темные и по плечам распустили волосы в горе.

50   Прах был разбросан певца. Ты голову принял и лиру,

        Гебр! И — о чудо! — меж тем как несутся реки серединой,

        Чем-то печальным звучит, словно жалуясь, лира; печально

        Шепчет бездушный язык; и печально брега отвечают.

        Вот, до моря домчав, их река оставляет родная,

55   И достаются они метимнейского Лесбоса брегу.[467]

        На чужедальнем песке змея на уста нападает

        Дикая и на власы, что струятся соленою влагой.

        Но появляется Феб и, готовую ранить укусом

        Остановив, ей пасть превращает раскрытую в твердый

60   Камень. Как было оно, затвердело зияние зева.

        Тень же Орфея сошла под землю. Знакомые раньше,

        Вновь узнавал он места. В полях, где приют благочестных,

        Он Эвридику нашел и желанную принял в объятья.

        Там по простору они то рядом гуляют друг с другом,

65   То он за нею идет, иногда впереди выступает, —

        И не страшась, за собой созерцает Орфей Эвридику.

        Но не позволил Лиэй, чтоб осталось без кары злодейство:

        Он, о кончине скорбя песнопевца его тайнодействий,

        В роще немедленно всех эдонийских женщин, свершивших

70   То святотатство, к земле прикрепил извилистым корнем.

        Пальцы у них на ногах — по мере неистовства каждой —

        Вытянул и острием вонзил их в твердую почву.

        Каждая — словно в силке, поставленном ловчим лукавым, —

        Стоит ногой шевельнуть, тотчас ощутит, что попалась,

75   Бьется, но, вся трепеща, лишь сужает движения путы.

        Если ж какая-нибудь, к земле прикрепленная твердой,

        Тщится побегом спастись, обезумев, то вьющийся корень

        Держит упорно ее и связует порывы несчастной.

        Ищет она, где же пальцы ее, где ж стопы и ноги?

80   Видит, что к икрам ее подступает уже древесина;

        Вот, попытавшись бедро в огорченье ударить рукою,

        Дубу наносит удар, — становятся дубом и груди,

        Дубом и плечи. Ее пред собой устремленные руки

        Ты бы за ветви признал, — и, за ветви признав, не ошибся б.

85   Не удовольствован Вакх. Он эти поля покидает:

        С хором достойнейших жен удаляется к Тмолу родному,

        На маловодный Пактол, — хоть тот золотым еще не был

        В те времена, златоносным песком не струился на зависть!

        К богу привычной толпой сатиры сошлись и вакханки.

90   Но не явился Силен: дрожащий от лет и похмелья,

        Схвачен селянами был из фракийцев и стащен в цветочных

        Путах к Мидасу-царю, кому с кекропийцем Эвмолпом[468]

        Таинства оргий своих Орфей завещал песнопевец.

        Царь лишь увидел его, сотоварища, спутника таинств,

95   Гостю желанному рад, торжественный праздник устроил,

        Десять дней и ночей веселились они беспрестанно.

        Вот уж одиннадцать раз Светоносец высокое войско

        Звезд побеждал; тогда в лидийские долы, довольный,

        Царь пришел и вернул молодому питомцу Силена.

100 Бог предоставил ему, веселясь возвращенью кормильца,

        Право избрать по желанию дар, — но, увы, не на благо!

        Царь, себе на беду, говорит: «Так сделай, чтоб каждый

        Тронутый мною предмет становился золотом чистым!»

        Дал изволенье свое, наделил его пагубным даром

105 Либер; но был огорчен, что о лучшем его не просил он.

        Весел ушел он; доволен бедой, — Берекинтии чадо, —

        Верность обещанных благ, ко всему прикасаясь, пытает.

        Сам себе верит едва: с невысокого илика ветку

        С зеленью он оборвал — и стала из золота ветка.

110 Поднял он камень с земли — и золотом камень блистает,

        Трогает ком земляной — и ком под властным касаньем

        Плотным становится; рвет он сухие колосья Цереры —

        Золотом жатва горит; сорвав ли яблоко держит —

        Скажешь: то дар Гесперид[469]; дверных косяков ли коснется

115 Пальцами — видит уже: косяки излучают сиянье;

        Даже когда омывал он ладони струей водяною,

        Влага, с ладоней струясь, обмануть могла бы Данаю[470]!

        Сам постигает едва совершенье мечты, претворяя

        В золото все. Столы ликовавшему ставили слуги

120 С нагромождением яств, с изобильем печеного теста.

        Только едва лишь рукой он коснется Церерина дара —

        Дар Церерин тотчас под рукою становится твердым;

        Жадным зубом едва собирается блюдо порушить,

        Пышные кушанья вмиг становятся желтым металлом,

125 Только он с чистой водой смешает виновника дара,

        Как через глотку питье расплавленным золотом льется.

        Этой нежданной бедой поражен, — и богатый и бедный, —

        Жаждет бежать от богатств и, чего пожелал, ненавидит.

        Голода не утолить уж ничем. Жжет жажда сухая

130 Горло: его поделом неотвязное золото мучит!

        Он протянул к небесам отливавшие золотом руки:

        «Ныне прости, о родитель Леней[471], я ошибся. Но все же

        Милостив будь и меня из прельстительной вырви напасти!»

        Кроток божественный Вакх: едва в погрешенье сознался

135 Царь, он восставил его, от условья и дара избавил.

        «Чтоб не остаться навек в пожеланном тобою на горе

        Золоте, — молвил, — ступай к реке, под великие Сарды[472],

        Горным кряжем иди; навстречу струящимся водам

        Путь свой держи, пока не придешь к рожденью потока.

140 Там, под пенный родник, где обильней всего истеченье,

        Темя подставь и омой одновременно тело и грех свой!»

        Царь к тем водам пришел. Окрасила ток золотая

        Сила и в реку ушла из его человеческой плоти.

        Ныне еще, получив златоносное древнее семя,