Метаморфозы. Новая история философии

Известно, что большим поклонником Г. Тарда и его социологии в наше время является Бруно Латур (1947–2022), совсем недавно ушедший из жизни, с его акторно-сетевой теорией (ANT). В особенности его привлекало во взглядах соотечественника и предшественника то, что Тард говорит об «имитации» как главном механизме прогресса в обществе. Другим важным источником идей вдохновения для Латура являлся Луи Пастер (1822–1895), в целом – современник Г. Тарда, а также учёный, многое сделавший, чтобы вывести микробов на авансцену истории. Можно сказать, что социология Тарда, а также её прямой наследник – ANT, являются «социальной метафорой», только обратной. Они переносят биологическое знание в сферу социологии, накладывая его «сеть» на социальных «акторов».

Космология и теология Мальтуса: Теодицея и Провидéние

Когда XVIII век закончился вместе с Французской Революцией, а вместе с ней иссяк и оптимизм по поводу прогресса. Наполеону Бонапарту не потребовалось много времени, чтобы почувствовать угрозу со стороны «идеологов», к которым он относился с нескрываемым презрением и враждебностью. В Британии реакция была ещё более жёсткой и гневной, поскольку люди с ужасом наблюдали за кровавыми событиями по ту сторону Ла-Манша. Поэтому неудивительно, что работы, нападающие на оптимизм, пользовались здесь большой популярностью. Прежде всего, в этом отношении отличился как раз Т. Р. Мальтус со своим «Опытом». Все усилия по совершенствованию и движению вперёд обречены, утверждал Мальтус. Пытаться улучшить ситуацию, особенно с помощью какой-либо всеобъемлющей государственной схемы, значит только накапливать гораздо больше страданий в будущем. Запасы продовольствия могут быть улучшены только с арифметической скоростью. Численность населения потенциально увеличивается с геометрической скоростью. Следовательно, неизбежно будет продолжаться «борьба за существование», в которой более слабые или неадекватные будут уничтожены.

Основа рассуждений Мальтуса была «провиденциальной». Между прочим, Мальтус не был в этом одинок. Его товарищ, также англиканский священник, архидиакон Уильям Пейли (1743–1805), который ещё более подробно показывал в своих трудах по «естественной теологии», что мир Творца – это мир изысканного замысла, а потому думать, что кто-то должен, не говоря уже о том, что мог бы улучшить дело своими руками, близко к богохульству. Уильям Пейли принял факт наличия конфликта, на который указывала теория Мальтуса, но отреагировал так, как это должно было характерно для искушённых теологов, когда они комментировали научные открытия: не отрицать факт, но попытаться обобщить и в таком виде абсорбировать в религиозные представления. В руках Пейли мальтузианский Закон был средством для периодического восстановления гармонии природы. Отнюдь не являясь механизмом перемен, это была защита статус-кво как в природе, так и в обществе.

Как Пейли, так и Мальтус сформировали свои этические философии на основе утилитаристских взглядов – для них добродетель заключается в извлечении из природного материала, предоставленного Творцом, максимального счастья для наибольшего числа людей. Они очень по-разному повлияли на Ч. Дарвина. Пейли подчёркивал идеальную адаптацию, Мальтус – конфликт. В чём-то они были противоположны друг другу. Но Дарвин синтезировал их. У него борьба одновременно объясняет и производит адаптацию. Немного иначе, но с тем же результатом и смыслом о ненужности и тщетности любых попыток улучшения жизни, рассуждал и Дэвид Юм (1711–1776), которого совершенно закономерно Томас Генри Гексли (1825–1895), главный популяризатор дарвинизма в XIX веке, назвал предтечей и источником теории эволюции Чарльза Дарвина. У Юма всё сводилось к индукции, то есть к тому, что было, и невозможности дедукции, то есть того, что возможно, поскольку возможно только то, что было. Present и даже Future Perfect. Не «совершенное», но «совершённое» время!

Мы уже знаем, что, согласно Мальтусу, статистически регулярные показатели смертности, согласно которым бедные умирают чаще и быстрее, чем богатые, относятся к какой – то непостижимой божественной стратегии оптимизации, а не к разрешимой человеком проблеме, решение которой могли бы обеспечить будь то закон о бедных или государство всеобщего благосостояния. Наша жизнь – всего лишь эксперимент Бога, понимание которого (так считал Мальтус) позволит нам отказаться от мании величия, которая часто выдаётся, например, за чувство морального долга по отношению к бедным[169].