Эти размышления, возникли, в том числе, но не исключительно, из-за открытий, сделанных голландским ученым Антони ван Левенгуком (1632–1723), который в период между 1672 и 1677 годами обнаружил, благодаря своим наблюдениям с помощью микроскопа, существование протистов[168]
, бактерий и сперматозоидов, и тем самым дал старт и открыл путь развитию микробиологии. Лейбниц понимал, что эти открытия рано или поздно глубоко изменят представление о материи как о «неподвижном субстрате». Ему стало ясно, что существуют субстанции, которые одушевлены, наделены самостью и несводимы к атомам. Примечательно, что гилозоизм был связан с изучением микроорганизмов с самого начала истории современной науки. А идеи Лейбница о монадах через мысли Э. Шрёдингера о механизмах и «энергии» перехода от структур к процессам стали ключом к открытию Д. Уотсоном и Ф. Криком структуры ДНК уже в XX веке! Но были ли «промежуточные» звенья в этой генеалогии?Отметим как совершенно неслучайный тот факт, что в своей работе «Социальная логика» (1895) Габриель Тард (1843–1904), пожалуй, главный оппонент Э. Дюркгейма на роль основоположника академической социологии, прямо обращается к идее о монадах Лейбница для понимания устройства общества. Тард поддерживал различие между «индивидуальной логикой» (logique individuelle) и «социальной логикой» (logique sociale), но при этом отмечал, что понятие индивидуальной логики часто неверно истолковывалось как идеализм, трансцендентальная спекуляция или даже метафизика. По мнению Г. Тарда, индивидуальная логика противоречит идее причинности коллективных фактов. Здесь он как раз противостоит Э. Дюркгейму, отвечая на утверждение последнего о первичности больших коллективных измерений, признаёт онтологию, основанную на дифференцированной природе наименьших действующих единиц. Как он утверждает в своей работе «Монадология и социология» (1893), монады, «одноклеточные организмы», составляют фундаментальную структуру обществ. Опираясь на философию Лейбница, монадология Тарда, тем не менее, преодолевает идею Лейбница о том, что монады могут сосуществовать без каких-либо конфликтов. В противовес априорному представлению Дюркгейма о коллективном «Я», то есть обществе, Тард постулирует, что конститутивную основу «общительности» следует искать в радикальной дифференциации монад. Динамика различий является основой всех объектов, а также всей эволюции. Фундаментальная формула Тарда такова: “Exister c’est différer”. «Существовать – значит отличаться».
Монады существуют не как атомы, то есть без какого-либо взаимодействия друг с другом. В отличие от Лейбница, у Тар-да монады открыты для внешнего мира, для коммуникации. Они проникают друг в друга посредством аффективных сил «веры» и «желания»: вера (как утверждение) и желание (как воля) играют внутри меня и в отношении эмоций ту же роль, что пространство и время играют в отношении материальных элементов. Тард отвергает оппозицию между рациональным и умопостигаемым, между интуицией и концепцией, между волей и интеллектом. Для него аффекты рациональны в том смысле, что они индуцируют и настраивают самопознание, социальное позиционирование или дифференциации в объективном мире. Следовательно, то, что выглядит как «радикальный индивидуализм», совсем не является чем-то «а-социальным». Монады проникают друг в друга в своём стремлении к подражанию. Их радикальное неравенство и отсутствие сходства является, так сказать, предварительным условием для ассоциации, то есть социальности! По сути, подражание создаёт баланс, необходимый для достижения определённой степени общительности, оно «укрощает» различия. Лейбницу не нужно было взаимное физическое влияние монад, поскольку он считал, что руководство со стороны Бога создаст необходимую общность между ними. Для Тарда же, как раз «радикальное различие» монад является основой их творческого действия: каждое человеческое существо желает проникнуть в «существо» других и присвоить его себе.
Для Лейбница монады были «микрокосмами». Тард же рассматривает их как «космос». Мир для него – процесс завоевания и поглощения одним-единственным существом, личности, самости, Я. Самое любопытное для нас в этом то, что связь между монадой и более крупными «существами» справедлива и для развития общества, науки или государства. Видение радикальной индивидуальности монад только на первый взгляд противостоит концепции коллективного целого, общества.