Метаморфозы. Путешествие хирурга по самым прекрасным и ужасным изменениям человеческого тела

– Тем, кому приходится нелегко? Я объясняю, что в первые шесть-семь лет ребенок будет нуждаться в них, и с этим придется смириться, – ответила она. – Однако последующие шесть-семь лет станут просто чудесными, поскольку ребенок будет познавать мир и постепенно становиться более независимым.

– А еще через шесть-семь лет? – спросил я.

– Они уйдут туда, куда нам за ними нельзя, – сказала она с задумчивой улыбкой. – Однако в большинстве случаев они возвращаются.

В клинике я вижу множество младенцев, детей, которые только учатся ходить, и дошкольников. Часто их приводят ко мне из-за хрипов, температуры, ушных инфекций и сыпи. Иногда родители беспокоятся по поводу грудного вскармливания или роста ребенка. Примерно к шести годам дети начинают реже появляться в клинике, потому что их организм уже лучше борется с инфекциями и начинает активно развиваться. Однако к 12–13 годам я начинаю видеть их чаще, поскольку в дело вступают гормональные изменения, характерные для подросткового возраста.

Половое созревание – это не что-то кардинально новое, а скорее то, что подавлялось на протяжении долгого времени.

У всех младенцев вырабатываются половые гормоны: я часто вижу новорожденных обоих полов с набухшей грудью, что связано с работой гормона эстрогена. Однако мозг новорожденного крайне восприимчив к половым гормонам, и чувствительный механизм обратной связи, запускаемый вскоре после рождения, останавливает их выработку. Чувствительность этого механизма постепенно снижается до тех пор, пока не ослабевает настолько, что ребенок вступает в период полового созревания.

У Эдварда Мунка есть знаменитая картина, написанная им во время полной тревог жизни в Берлине. На ней изображена достигшая половой зрелости девочка с румяными щеками и дерзким, насмешливым взглядом. Он назвал картину просто Pubertet – «Созревание». Девочка сидит на краю кровати, скрестив руки на коленях. Ее распущенные волосы лежат на плечах. Однако самое удивительное в картине – не прямота ее взгляда или изящество, с которым она была написана, а большая тень в форме матки, которая возвышается над девочкой на стене.

Одни критики полагают, что тень отражает подавленную сексуальность самого Мунка; другие считают, что она символизирует фаллос, матку или сложности грядущей взрослой жизни. Многие родители радуются силе и независимости, которую обретают их дети, но есть и те, кто расстраивается из-за наступления переходного возраста, поскольку он ассоциируется с потерей невинности. Картина Мунка подразумевает то, что наступление половой зрелости является переходом из райского сада детства к одиночеству и грузу взрослой жизни.

Я познакомился с Билли Бакстер, когда ей было четыре, после того как двое моих давних пациентов удочерили ее. Она была маленькой для своего возраста, любопытной и подвижной, с короткими белокурыми волосами, завивавшимися на шее. Зайдя в мой кабинет, она сразу направилась к коврику с игрушками, а затем запрыгнула на весы. Ее мать Эми работала библиотекарем, а отец Саймон присматривал за Билли дома.

Ушные инфекции, легочные инфекции, запор, экзема – в первые пару лет я видел Билли часто. Она оставалась миниатюрной для своего возраста. Если измерить рост и вес ста детей и занести данные в таблицу, можно увидеть диапазон «нормальных» показателей, который растягивается между третьим ребенком с начала и третьим с конца, то есть между третьей процентилью и 97-й соответственно. Билли оставалась в районе пятой процентили, то есть на нижней границе нормы. Любопытство ее не покидало: в детском саду она была среди самых умных, а пойдя в школу, оказалась страстной любительницей чтения. О ее биологических родителях было известно немного.

Мне не доводилось навещать Саймона и Эми дома, и к тому моменту, как Билли исполнилось шесть, частота ее визитов в клинику резко сократилась. Через год после нашей последней встречи я получил опросный лист на имя Эми от страховой компании. Я решил позвонить и спросить, как у них дела: Саймон сказал, что инфекции перестали мучить Билли, что ее экзема отступила и что ее больше не беспокоят запоры.

Пару лет спустя, когда Билли было восемь, я снова увидел ее имя в списке своих пациентов. Она села на стул у моего стола, начала качать ногами и осматривать кабинет, словно вспоминая свои детские визиты. На ней были брючки с единорогами и свитер с котенком; ее волосы, потемневшие с годами, были зачесаны в конский хвост. В свои годы она была среднего роста – должно быть, приблизилась к 50-й процентили. «Я привела ее, чтобы проконсультироваться по поводу пальцев на ногах, – сказала Эми. – Ногти врастают в уголках». Билли сняла кроссовки – на каждом ногте у нее был лак с блестками, – и я показал ей, как поднимать уголки ногтя с помощью кусочка ваты, чтобы они не врастали в плоть. Когда я закончил, и Билли снова надела носки и кроссовки, Эми попросила ее выйти из кабинета и подождать снаружи.