Метаморфозы. Путешествие хирурга по самым прекрасным и ужасным изменениям человеческого тела

Теперь я имел представление о последовательности действий. Потратив менее часа на каждого, Шарлотт проделала все то же самое с другими двумя телами. Когда мы вскрыли череп пожилой женщины, обнаружили в нем кровь: она умерла от обширного инсульта, а не от сердечного приступа.

– Насколько быстро она умерла? – спросил я.

– Скорее всего очень быстро, – сказала Шарлотт, поднимая мозг женщины. – Либо повышение внутричерепного давления из-за кровоизлияния нарушило поступление крови в мозг и циркуляцию внутри него, либо проблема внутри мозгового ствола привела к остановке дыхания или даже сердца. Смотрите, вот и разорванная, – сказала она, показывая на одну из маленьких аневризм, которые висели, как виноград. Она выглядела как крошечный пустой бурдюк.

Полный мужчина действительно подавился: когда мы вскрыли его трахею с задней стороны, увидели застрявший кусок томата.

– А за сколько времени он умер от удушения?

– Ему тоже не пришлось долго мучиться, – ответила она, думая, что мне важно знать точные цифры. – Судебно-медицинские исследования удушения показывают, что человек теряет сознание примерно через десять секунд. Через двенадцать-пятнадцать секунд начинаются судороги.

К моменту потери сознания гемоглобин этого мужчины превратился из лавово-красного в аметистово-фиолетовый.

Она стала объяснять, как кровь продолжала поступать в отказывающее сердце и бессознательный мозг до тех пор, пока недостаток кислорода не стал наносить необратимые повреждения обоим органам. Я вспомнил занятие по биохимии, где нам рассказывали о том, как тонко настроены молекулы гемоглобина на поддержание жизни.

«С падением уровня кислорода в крови наступает момент, когда сердечная мышца уже не может продолжать работу, – сказала Шарлотт. – Начинается фибрилляция желудочков, и пульс останавливается».

Процессы внутри тела, которые ежесекундно на протяжении десятилетий поддерживали жизнь этого мужчины (фильтрация крови в почках, очищение от токсинов в печени, поддержание дыхания мозговым стволом), всего за несколько минут полностью остановились. «Уже через три-четыре минуты с начала удушения пропадают все признаки жизни», – сказала Шарлотт.

Когда мы закончили последнее вскрытие, я снял фартук и две пары перчаток, а затем помыл резиновые сапоги из шланга. Я долго стоял под душем, пытаясь смыть с себя запах человеческого разложения. Днем мне нужно было ехать в клинику, так что я надел брюки, рубашку и галстук и снова зашел в кабинет Шарлотт. Она записывала свои наблюдения. Когда я вошел, она посмотрела на меня и улыбнулась.

– Ну, что вы думаете? – спросила она.

– Вы постоянно видите смерть, – сказал я. – Как это на вас влияет?

Она помолчала и взглянула на свои записи.

– Я стараюсь не думать об этом, – ответила она наконец. – Но, – она сделала глубокий вдох и снова улыбнулась, – утром после вскрытия мне всегда хочется радоваться жизни.

На оживленной дороге лежала раздавленная автомобилем мертвая крыса, ворона клевала ее останки. Я сел на велосипед и проехал 800 метров до своей клиники.

Весь тот день и на протяжении пары следующих месяцев в моей голове всплывали картины из прозекторской. «Аутопсия» означает «видеть самому»; мне казалось, будто вуаль была отброшена назад и ужасающая хрупкость организма оказалась выставлена наружу. Я разговаривал с пациентом и вдруг представлял его тело на полке в морге: глаза приоткрыты, кровь холодная и темная. Такие моменты шокировали, но в какой-то степени мотивировали. В определенном смысле медицина – искусство отсрочки смерти, и я вернулся к работе с новыми силами.

Метаморфозы

Сколько это может продолжаться? Но давайте же всеми способами превосходить пределы наших графиков.

Энни Диллард. Святая твердь

Количество моих пациентов – чуть менее 4000, и иногда кажется, что их проблемы текут рекой сквозь мою клинику. Однако я понимаю, что мы с коллегами видим лишь крошечный кусочек их жизни, наши консультации – это маленькие водовороты в огромной волне жизни. За утро в клинике я могу выписать направление в хоспис, усмирить бурю тревожности, выяснить причину недомогания, назначить лекарство от жара младенцу, подобрать антипсихотические препараты и оценить, как срастается перелом. Я могу порадоваться вместе с человеком, чей рак вошел в ремиссию, и посочувствовать тому, кто только услышал этот диагноз; поздравить с рождением ребенка или выразить соболезнования по поводу смерти супруга. Иногда работа непримечательная и рутинная, иногда срочная и тяжелая, но почти всегда – стоящая и результативная. Медицина стимулирует изменения в человеке и влияет на них, а возможность перемен всегда дарит надежду.