Метаморфозы рассердились

— Ну вот, — она открыла пустую глазницу и вкатила туда потерянный карий глаз. — Осталась только голова. Извини, что долго. Надеюсь, ты там чувствуешь, что происходит, и не торопишься уходить.

Зубы вросли на прежние места беззвучно, а вот нос щёлкнул так отчётливо, что стало неуютно. Скулы, кажется, получились более выразительными, чем в первый раз, но Ынбёль надеялась, что никто, кроме неё, не заметит. Да и щёчки всегда можно наесть, да?

Когда лицо приобрело прежний вид, она обессилела в конец. Слишком мало практики для такого объёма работы. Она словно пыталась проплыть под водой целый бассейн, всю жизнь принимая только душ. Повезло ещё, что лицо Эллиота она помнила досконально — иначе бы и собрала непонятно кого.

Да. Повезло. Ынбёль очень повезло. А Эллиоту вот не повезло совсем.

Злость подстегнула продолжать. Злость, страх и надежда — что всё получится. Не могло не получиться. Если дух решил, что она готова — значит, готова.

Дырка в черепе закрывалась по спирали — красиво, но долго. Наверняка потом это можно будет как-то откалибровать.

Тело было собрано, а Ынбёль едва не выворачивало от потерянной энергии. С радостью бы забрать её сейчас у любой страдающей наверху ведьмы.

— Теперь простое, — бодро соврала она и каким-то не своим жестом подозвала зверя. Вцепилась в шерсть, потянула. Зверь не противился — отдавал всего себя, становясь меньше и тише.

А Ынбёль представила побеждённого льва и накинула на себя его шкуру. Энергия была внутри и вокруг — бери и пользуйся. Главное — удержаться, не упасть, не дать себя раздавить.

Простое. Эллиот ведь не кот. У него, кроме воли к жизни, ещё сознание, которое тоже надо было как-то вернуть. Люди сложнее котов. А конкретно этот человек ещё и важнее. Да простит её Тиран.

— Ладно, Эллиот, — сказала Ынбёль, положив ладонь ему на глаза. Вторая легла на сердце. — Возвращайся, как будешь готов. Я тебя поймаю, хорошо?

Никакого ответа. Резко стало холодно.

— Я понимаю, да. Ты мне не веришь. Но я правда тебя верну, хорошо? Я справлюсь. Просто… Иди туда, куда тебя зовёт. Не знаю, ты слышишь мой голос? Или тебя сюда тянет? Просто не сопротивляйся, потому что это я. Я тебя люблю. И я тебя верну.

Ничего.

— Тирана вернуло желание жить. Неужели ты не хочешь жить? Не хочешь вернуться в колледж? Или увидеть маму? Танцы! Ты ведь хочешь танцевать? И смотреть фильмы про динозавров, послушать пару кассет из коллекции мамы. Ты рассказывал, помнишь? Сказал, у неё тысячи кассет. Только не помню, сколько именно, так что тебе придётся вернуться и всё мне повторить, ладно? Вернись, пожалуйста.

Где бы ни был Эллиот, возвращаться он не торопился.

— Эллиот, ты ведь хочешь жить, я знаю. Я видела это в твоём взгляде. Ты всегда такой спокойный, но такой… Ты такой внимательный. Ты так пристально всё рассматривал, всё изучал. Никто так нашу лавку не разглядывал, как ты. Не спрашивал, но… Но я видела, тебе интересно. Ты любишь эту жизнь. Ты любишь танцы, и свой дом, и маму… И меня. Ты любишь меня, и ты… Ты за мной пошел, потому что… Меня…

Ынбёль поняла, что сидит молча и разглядывает грязные пуговицы на пальто. Жизни в Эллиоте не было.

Она тяжело вздохнула и убрала руки.

— Я не знаю, почему ты за мной пошёл. С самого первого дня не понимала. Сначала сообщение, потом лавка, кафе, твой дом. Ты вёл меня за собой, ты смотрел на меня так… Будто я не пустое место. Ты мне доверился. Но ты ведь не дурак. Ты ведь понял, что я не сумасшедшая. Пускай в ведьм ты не верил, но ты ведь понял… Ты всё знал, когда шёл за мной. Но всё равно шёл. И я не знаю, зачем.

Она молчала, казалось, целую вечность.

— Но если это… Если ты по той же причине сейчас не возвращаешься, то прекрати это. Потому что я всё равно тебя верну, с твоего согласия или без. Ты мне даже отказать не можешь. Так что лучше подумай о своей гордости и вернись сам.

Гордость Эллиота, кажется, тоже мало волновала.

— Ну ладно, — Ынбёль ощущала обиду и злость. Она снова накрыла грудь парня своими ладонями. — Вернись, кому сказала? Я тебя люблю, понял? Я только и мечтаю о том, чтобы снова тебе это сказать. Живому. Глядя в глаза. Я ни разу не говорила этого, глядя тебе в глаза. А так хочется. И хочу, чтобы ты… Тоже сказал… Или не сказал, но это неважно. Если ты меня не любишь, то я пойму…

— Люблю.

Слабый тихий голос разрезал ледяной воздух подвала и душу Ынбёль заодно. Движение остановилось во всём теле: ни циркуляции, ни раскрытия лёгких. Ничего. Это холодно и больно.

Ынбёль вздрогнула, оживая, и уставилась на лицо Эллиота. На нём скопились влажная от слизней грязь, каменная крошка, неровности и шероховатости, — остатки смерти. Эллиот слабо морщился и пытался открыть глаза. Заново привыкал к телу. Земля под его весом потихоньку теплела. Ещё немного, и полезут заколдованные на кровь цветы.

— Эллиот… — Ынбёль всхлипнула.

— Я услышал, как ты тараторишь, — слабо сказал он. — Тебя всегда надо останавливать, когда ты тараторишь — иначе заблудишься в себе… И вот я.