Метаморфозы рассердились

Тёмная комната — вместилище для страхов. Ынбёль приложила руку к груди: там расползалось отчаяние. Она переживала, что Эллиот её возненавидит, но правда оказалась куда суровее. Эллиот имел право на любые эмоции. Мог сидеть в темноте, отламывать от неё по кусочку, съедать, чтобы заполнить желудок хоть чем-то жутким, но не связанным с Ынбёль. Мог кричать, сохранять невыносимую тишину или просто дрожать. Мог даже приказать никогда не возвращаться. А Ынбёль лишилась всего. Она не смела оставаться рядом, когда её об этом так смело попросили.

Однако прежде, чем послушно уйти, она подумала ещё об одной вещи. Осознание было неприятным, но Ынбёль вообще уже забыла, когда ей было комфортно в собственной голове.

— Я это уберу, — сказала она, подходя ближе.

Эллиот застыл. Ему некуда было бежать, поэтому он просто вжался в стену. У страха глаза и впрямь велики — они карие, заново собранные. Ынбёль чуть не прикончила себя за тупость и осторожно забрала вещи, побывавшие в земле. Мигом вернулась к двери.

— Там мой телефон.

— Да…

— Ты что-то задумала?

— Поспи. И не думай больше ни о чём.

Она вышла из дома тихо. Голова, поражённая метаморфозами, устало болталась на шее. Совсем марионеточная. Ынбёль хотела оторвать её и сбросить с лестницы, чтобы она, кричащая от несправедливости, закатилась куда подальше. Так ей будет легче. Без глаз, которые слишком много видели, без рта, напичканного скрипящими зубами, без ушей и носа. Никогда не улыбаться. Никогда не плакать.

Ынбёль побежала.

Огонь был рядом. Так близко, что проскользнуть было невозможно, поэтому Ынбёль пронеслась по городу охотничьей вспышкой. Наткнулась на стёршиеся листовки о пропавших, повернула время вспять, вскипятила вены. Город был настоящей машиной времени — в нём и любовь, и решительность, и гнев, и ужас. Ынбёль почти чувствовала, как за ней по пятам следовали призраки. Эта мистическая ночь была одним из них. Привидением. Липкие пальцы трогали лоб, проверяя температуру, и заживо сгорали. Ынбёль пылала. Кажется, по-настоящему горела — на коже вздувались ожоги. Магия барахлила. К чёрту!

Как так вышло, что смерть подарила жизнь, а жизнь превратилась в череду смертей?

Как так случилось, что свобода оказалась обычной пустотой?

Как так происходило, что успокоение равнялось на умерщвление?

Когда Ынбёль отыскала нужного человека, то поняла, что от неё ничего не осталось. Никаких «кроме» и «но». Огонь, в который она попала, оказался воистину праведным. Мама была бы счастлива узнать, что её дочь очищена. Но она часто ошибалась. Её дочь перегорела. Пережжённая, она перестала за себя бояться.

— Привет, — улыбнулась Ынбёль и игриво посмотрела в сторону, куда-то в тёмный переулок. По рту пошли морщины, как от распоротых швов. — Ты похож на него. На пикник собираешься?

Человек чуть не уронил многотонный рюкзак и недовольно нахмурился. Он был измотанным и голодным. Явно уходил из дома в спешке. Ынбёль поймала его врасплох.

— Не твоё дело.

— Уже поздно.

— Скоро рассвет, — он неуверенно сверился с наручными часами.

— Уже поздно сбегать.

Человек напрягся. Внимательнее посмотрел на Ынбёль и осознал, что лучше бы он этого не делал. Спросил:

— Как ты догадалась?

И сделал шаг назад.

— О, о твоём уходе из дома? Очень просто, — Ынбёль с пугающей медлительностью двинулась вперёд. Бусы и амулеты затрещали. Глаза сияли. Они напоминали открытые раны, которые, по-хорошему, должны быть уже закрыты. — Я ведьма. А вот ты всё ещё не понял — от меня не убежишь. Поздно.

Ынбёль впервые предстояло убить человека не для ритуала, а… Просто так. Потому что она может. Потому что она действительно хочет убить кого-то — ради Эллиота. Чтобы похожее тело ютилось в подвале. Чтобы Эллиот мог жить, даже если не захочет его больше видеть. Даже если будет бояться до конца своих дней.

— Психичка.

— Прости, — серьёзно сказала Ынбёль.

Человек развернулся и побежал в проулок. Он не оглядывался, задевал стены, по-кошачьи огибал заборы, а потом вздрогнул и свалился, когда Ынбёль взорвала его внутренности.

* * *

Эллиот не попытался связаться с ней ни в этот день, ни на следующий, ни даже через два дня. Ынбёль изнывала от боли и тоски, но и исправить ничего не могла. Пускай ведьмы и не заметили подлога, стань она внезапно другой, начни чаще выходить из комнаты — точно бы заподозрили неладное. Ей оставалось только страдать и надеяться, что рано или поздно Эллиот найдёт в себе силы её простить. Или хотя бы выслушать. А до тех пор Ынбёль будет с ведьмами.

Тем, впрочем, до неё было мало дела. Сила, которой раньше было так много, начала стремительно убывать. Сначала это было воспринято как благословение — Перси перестало жечь изнутри, Лекси больше не слышала странностей. Количество силы снизилось до обычного уровня, но продлилось это совсем недолго.

Взломанный замок в подвал, конечно, обнаружили, но без задней мысли списали всё на сущности — перекормленная нестабильность раздражала не только ведьм.