Метаморфозы рассердились

Эллиот не то чтобы сдался, но тактику поменял. Он улыбнулся (звук такой, будто цветы распустились), погладил скулы и легонько поцеловал в нос. Затем — в лоб. До жжения в костях. В каждую из щёк и лишь коротко — в губы. Он гладил по голове, неторопливо пересчитывал родинки, заставляя льнуть ближе. Успокаивал.

Быть рядом с Эллиотом — как закутаться в огромный тёплый шарф. Только те, что вязала Лекси, нарочно немножко кололись, а этот… Ынбёль была готова носить его постоянно, настолько хорошо и мягко ей было сейчас.

Ынбёль озарилась: Эллиот вовсе не холодный и уж точно не бесчувственный. Скорее крайне избирательный в проявлении эмоций. То, что он делал сейчас с Ынбёль, оказывало куда больший эффект, чем любой смех, улыбка, удивление, крик или попытки запугать. Эллиот не делал ничего сложного и не прибегал к магии, но Ынбёль казалось, что её околдовали.

Руки сами потянулись за спину Эллиота, крепко цепляясь и обнимая. Хотелось вжаться лицом в мурчащую грудь и остаться так навсегда.

— Ты медленно дышишь. И совсем не говоришь. Тебе приятно?

— Очень, — Ынбёль снова зажмурилась. — Я если начну говорить, то не остановлюсь. Но всё так быстро меняется. Знаешь, мне всегда казалось, что моя жизнь — жуть в конфетной обëртке. Я ведь болела каждый день, поэтому сейчас даже не помню, когда у меня день рождения, но почему-то чувствую, как из меня растут цветы. Я не боюсь смерти и боюсь поцелуев. И говорю глупости.

Только тогда Эллиот вновь прикоснулся к губам Ынбёль — бережно и настороженно. Как к амулетам, к чему-то ледяному и леденцовому. Но Ынбёль сама подалась вперёд, сама — с радостью на этот раз, — открыла рот и показала зубы. И сама едва не запищала, почувствовав язык у себя во рту. Это не больно. И совсем не страшно.

Эллиот не завоëвывал, не доказывал свою силу. Он мягок, аккуратен и донельзя прекрасен даже тогда, когда Ынбёль его не видит. Видны только звëзды — и те взрывались. Оберег, качающийся внизу, трепал по затылку аурой защиты. Всё хорошо. Было и стало.

Ынбёль — неопытная ведьма и неумелый человек, дорвавшийся до любви, как до луны. Ынбёль едва поспевала за действиями Эллиота, копировала их робко и неумело. И Ынбёль едва не отключилась, когда конец чужого языка без кровопролития проехался по её собственному. Всюду мерещились превосходные ноты орехов и древесины.

Эллиот отстранился, ощутив предел. Ынбёль сделала вдох и врезалась ему в грудь, завалившись сверху. Сжала так крепко, что в пору бы кричать, но Эллиот лишь задушенно смеялся и гладил по солнечным, разогретым плечам.

— Мне с тобой так тепло, — прошептала Ынбёль. — Никогда так тепло не было.

Разве что в ночь воскрешения.

— Не стоило мне тебе писать, — вздохнул Эллиот. — Мы ведь так скоро слипнемся.

— Я попрошу Джеба нас срастить, — ляпнула Ынбёль и тут же осëклась. — Ну… Я просто не хочу уходить.

«Никогда», — добавила про себя. Остаться в чистоте и ненароком завалить её самой собой.

Но, конечно же, уйти пришлось ещё до того, как они по-настоящему устали лежать. Ноги и плечи у обоих затекли быстро, но положение они так и не сменили — оттого и встали с трудом. Ынбёль будет не против, если её ноги откажут совсем.

— Стоит ли мне тебя проводить? — спросил Эллиот. — Там стемнело.

— Я уже умирала однажды, — бодро ответила Ынбёль. — Второй раз не будет страшно. Давай ты меня не проводишь, а просто со мной прогуляешься. Свидание после свидания. Кстати, тебе не мешало бы завести побольше оберегов. Я попрошу Лекси — она сделает. Ты любишь серёжки, кольца, браслеты, броши или кулоны? Вроде бы ещё можно…

Эллиот не дослушал, согнулся, чтобы упасть подбородком на макушку Ынбёль и чуть не расколоть череп надвое. Вновь прижал к себе. Сейчас они были на улице, и вся ситуация становилась ещё более волнующей, но Ынбёль никогда не чувствовала себя сильнее, чем сегодня. Это не симпатия, вовсе нет.

Она втрескалась в Эллиота Коди Моррисона по уши. Она любила его так сильно, что сердце едва выдерживало.

Эллиот набросил ей на шею свой шарф и завязал спереди большой узел. От пряжи вкусно пахло орехами и любовью. Ынбёль едва не залила нежную пряжу слезами — столько в ней сейчас вопило чувств.

— Спасибо за шарф.

— Спасибо за оберег, — серьёзно кивнул Эллиот. Мальчик, который не верил в магию, эзотерику, гадания и всё такое. — Если испачкаешь шарф, то оставь его в воде минут на десять, потом нужно осторожно выжимать руками и…

— …и не выкручивать. Я знаю, — счастливо заулыбалась Ынбёль. — Ты седьмой, кто думает, что я даже постирать не сумею.

Эллиот развёл руками в проигрыше и поцеловал напоследок.

* * *

Ынбёль не помнила, как добралась до дома. Как прошла мимо Криса, который рубился в карты с Джебом, как наступила на что-то клейкое — бывшее живым, — и как завалилась в шалаш. Было странно. Она успела привыкнуть к уровню матраса, лежащего на полу. Ынбёль уткнулась в шарф. Она засыпала самой счастливой ведьмой на свете. Было чувство, что из лодыжек тянутся цветы, что кости размякшие, как мёд на солнце, а колени — чашки для малины.