Метанойя

Всё можно было лишь одному человеку — Варваре Изюмовой. И она, нимало не смущаясь, с удовольствием этим пользовалась — то смеялась над ним обидно, то вдруг допускала до себя, разрешая целовать и обнимать, то вновь отталкивала. В общем, вовсю наслаждалась любимой женской игрой, имея его в полной и беспрекословной своей власти. И лишь по ночам она приходила к нему в безумных и сладостных кошмарах, которые неизменно заканчивались утренней стиркой трусов, да слабостью и болью в горле. Никак у него та царапина заживать не хотела. Только, вроде, затягиваться начнет, а тут очередной сон — и опять подушка в крови. Его уже и в республиканскую больницу врачиха детдомовская возила, где рану зашили — ничего не помогало. В ту же ночь швы разошлись и кошмары продолжились. Так и ходил постоянно с бинтом на шее. Рана затянулась, и то не сразу, только тогда, когда Варвара Изюмова покинула их края. Но и сейчас еще на загорелой шее можно было рассмотреть маленький светлый шрам — память о безумной страсти.

А потом, благодаря его поддержке, она стала командовать всеми в детдоме и народ, понимая, кто главный в их паре, стал искать уже не его, а ее покровительства. Но ему это всё было совершенно безразлично, он вообще, кроме нее, никого словно и не видел. Даже школу закончил на одни тройки, да и то с натяжкой — не до учебы стало, ничто в голове не задерживалось, никакие знания. А потому вместо автомобильного института, о котором мечтал раньше, пошел в ремеслуху, на автослесаря учиться.

* * *

Закончив рассказ, Петр Петрович, опять достал "Приму", размял сигарету в пальцах и, не торопясь, закурил, деликатно пуская дым в сторону от майора Нориковой. Словно очнувшись, та покачала головой, достала из сумки фото Изюмовой, положила на стол перед Шульгиным и спросила:

— Это она?

Тот долго смотрел, не отрывая взгляда, но и не прикасаясь к фотографии. Потом спокойно ответил:

— Она.

Помолчав, добавил:

— Все такая же красивая.

И как-то очень тяжело вздохнул.

Наташа почему-то тоже вздохнула в унисон Шульгину, взяла фото и, словно извиняясь, произнесла:

— Петр Петрович, сейчас я задам вам один очень странный вопрос. Вы подумайте, прежде чем отвечать. Это может быть важно. Вам не показалось странным, что вы так неожиданно, буквально в один день, влюбились в девочку, на которую до этого никакого внимания не обращали?

— Да я всю жизнь об этом думаю, — спокойно ответил Шульгин. — Приворожила она меня — это факт, потому как любовь эта моя ненормальная, больше на болезнь какую-то похожа, даже на сумасшествие. Ну, мало ли, многие в юности влюбляются, страсти пылают и т. д. Но потом, если не поженятся, ничего — проходит все, приходит другая любовь. Потому и называют эту любовь первой, что бывает и вторая и, может, даже третья. По-разному у всех в жизни случается, жизнь ведь только кажется простой и понятной. А тут меня словно обухом по башке долбануло — изо всех сил и на всю жизнь. Ну, ведь не видел же ее уже тридцать семь лет, а она, зараза, каждую ночь мне снится, верите, нет? Видно, сильный приворот был, не отпускает. Я тут, признаюсь, даже к бабке одной местной ходил, вы, пожалуйста, Наталья Васильевна, не упоминайте об этом в своем отчете, хорошо?

Норикова кивнула успокаивающе.

— Эта бабка ворожеей считается у нас. Вот она мне так и сказала: сильная ведьма тебя приворожила, я супротив нее ничто. Во как бывает, в кино такого не увидишь порой, как в жизни.

Шульгин помолчал и добавил:

— Да я ведь тогда уже понимал, если честно, что она ведьма. Да и слухи о ней разные ходили. Только все равно мне было.

— О каких слухах идет речь? — Наталья все-таки налила себе чаю и попробовала действительно вкусное варенье.

— Да разное говорили. Вплоть до того, что она людей убивает по ночам.

— И вы верили этим слухам?

— Говорю же, все равно мне было: пусть хоть убивает кого хочет, лишь бы от себя не гнала.

Он последний раз затянулся, погасил сигарету в пепельнице и добавил:

— Но однажды, было дело, дожидался ее вечером, слоняясь возле детдома (она мне часто запрещала с собой ходить в город), смотрю, идет с сумкой, немаленькой такой, через плечо. Сама веселая, довольная, краси-и-ивая! М-да. Меня схватила, расцеловала, сумку на меня повесила, под ручку взяла. Я и доволен, дурачок, как телок маленький!

Тут ее воспитательница зачем-то окрикнула, она пошла, а мне велела сумку ей на кровать бросить. Ну, я и понес. Только интересно мне стало, что же это такое у нее в сумке может быть. Не знаю, что тогда на меня нашло, никогда в жизни чужого не брал и по чужим вещам не шарился. Только заперся я в кабинке в мужском туалете и посмотрел, что в сумке.

Петр Петрович замолчал, глядя куда-то в те дальние времена, которые Наталья не могла видеть. Она подождала немного, но он все молчал и она спросила:

— И что же было в сумке?