На просьбы о второй бутылке я ответил жестким отказом. При хорошем раскладе до станции нам осталось дня полтора. Если Серый выпьет всё в первый день, то потом поправить нервы ему будет уже нечем. Так что, от боли я предложил ему ещё пару таблеток анальгина, и достал из рюкзака новую пачку сигарет. Пусть курит сколько хочет. Вред от курения – это сейчас было последним, о чём стоило думать.
А потом небо всё же прорвало. Поначалу снег пошёл редкими пушистыми хлопьями, медленно опускавшимися вниз. Возможно, это могло бы показаться красивым, будь мы в иной ситуации. Постепенно завеса хлопьев становилось всё плотнее. Ударил ветер. Десять минут спустя разыгралась метель. Да, мы опасались этого с самого утра, но как же ужасно всё наслоилось одно на другое. Выдерживать направление в таком снегопаде было невозможно. Нет, двигаться по азимуту я, конечно, мог, но не примечая ориентиры это могло означать промах на один, а то и на несколько километров. Кроме того, скорость движения была бы такой, что не сильно бы отличалась от остановки. Нас попросту замело бы на ходу. Потому, пристроив Серёгу под елью, я стал спешно разбивать лагерь.
Делать это под снегопадом было то ещё занятие: снежные хлопья залепляли нос, глаза. Передвигался я практически на ощупь. Расчистить место под палатку удалось лишь условно. Костёр я собирал в спешке. Ветер крепчал. Вскоре пальцы начали неметь даже в перчатках. Каково было при этом сидеть Серёге – ума не приложу. Я таки выдал ему вторую бутылку коньяка, приложившись и сам.
Затащив друга в палатку, я грел чай. Благо, силы ветра было пока недостаточно, чтобы не дать мне установить таганок. Но всё это выглядело таким тщетным… Кое-как натянутая палатка хлопала как парус. Тепло от костра уносилось ветром в никуда. Костер не позволял согреться, хотя я совал пальцы чуть ли не в самое пламя.
Чай с ледяными галетами представлял так себе перекус. Метель усиливалась, занося палатку. Ещё несколько часов, и наше убежище станет больше похоже на банальный сугроб. Что ж, возможно это поможет нам как-то согреться? Эскимосы же живут в снежных домах, и говорят, что там тепло.
Не помогло. В один момент палатка просто продавилась под тяжестью снега. Мне пришлось выбираться, чтобы пытаться её снова натянуть. Бесполезно. Я выбился из сил. Я ругался так, как не ругался никогда. Я проклинал всё: экстрим, нашу безбашенность, походы… Не проклинал я только Серёгу. Да, это он навязал нам своё решение идти в поход, но он был моим другом. И если нам суждено было сгинуть здесь, то сгинем мы вместе.
К ночи чуть улеглось. Мне удалось раскидать снег и поставить палатку так, чтобы в ней можно было по крайней мере спать. Несколько часов у меня ушло на то, чтобы развести костёр. Снег и ветер упрямо сдували пламя. Потому я сперва затопил растопку прямо в палатке, а потом уже перенёс её на кострище из обрубленных с окрестных деревьев веток и сучьев. По мере того, как разгорался огонь, я всё подбрасывал и подбрасывал дрова. Костер трещал. Ревел вздымая огненные языки, шипел падающим в него снегом. А я всё бросал и бросал новые ветви. Мне просто хотелось согреться.
Ночь прошла ужасно. Серёга напился. Боль мешала ему уснуть, паника накатила с новой силой. Он то кричал, что это он во всём виноват, то просил его не бросать. Как будто бы я мог это сделать. Обещал, что больше никогда не уедет из города. Хватался за ногу, бил руками по полу палатки. А я мечтал поспать. Хотя бы немного. Хотя бы пару часов перед рассветом.
К утру, словно бы насмехаясь, метель разыгралась снова. Не вышло как в наивных фильмах, где утром после дождя или снегопада, светлеет небо, даруя новую надежду. Тучи хмурились пуще, костёр, который я оставил, покуда дремал, завалило окончательно. Завтракали всё тем же стеклом из пресного теста, которое едва удерживали непослушные от мороза пальцы. Чая не было. Были остатки коньяка.
Собирал лагерь я примерно два часа. Был выбор – ждать здесь, или двигаться дальше. Температура в палатке, по сути, мало чем отличалась от той, что была на улице. Продолжать сидеть на одном месте, означало бы что мы просто медленно замерзнем.
– Сань… Сань, не бросай меня, а? – завел ночную песню Серёга, так что у меня с первых слов свело челюсть, как будто я глотнул уксуса.
– Завязывай. Я похож на того, кто друга с холоду подохнуть бросит?
– Я же знаю, что я тебя назад тяну… Сейчас, в таком пиздеце, даже здоровый и тот шансы выбраться прикинет, а со мной… Сань, ты меня всё равно не бросай… Я не хочу умирать… Понимаешь? Я не хочу…
– Приткнись уже! Помирать он надумал! – я рявкнул на Серёгу, сам удивившись нахлынувшей бессильной злобе и ярости, – Я тебе сейчас так умру, что вторую ногу сломаю, ты понял? Я, блять, сутки его на себе тащу, не чувствую ни ног, ни пальцев, а он помирать надумал! Хуй тебе, понял?
Серёга заткнулся. Пусть подобный выпад в сторону товарища, возможно, был жесток, но нужного результата я добился. Мне нужна была тишина. Мне нужна была возможность что-то делать, без отвлекающих факторов, при том, что силы меня и так оставляли.