Метод Нострадамуса

Конечно, существовал и другой способ: просто уничтожить бумаги, за которыми охотился Жуковицкий, и застрелить Юргена, который эти бумаги читал и мог запомнить, в чем суть легендарного метода. Но этот способ Глеба не устраивал. С таким же успехом можно сжечь, к примеру, Эрмитаж вместе со всеми его сокровищами, чтобы потенциальным грабителям незачем было туда лезть, или законодательно упразднить само понятие «государственная тайна», чтобы оставить без хлеба насущного шпионов всех без исключения иностранных держав. О, это было бы славно! Приезжает какой-нибудь суперагент в Россию за военной тайной, а тайны-то никакой и нет! Все секретные материалы рассекречены и опубликованы в газетах, а те, что относятся к серьезным научным разработкам — соответственно, в толстых, солидных научных журналах, в том числе и зарубежных. Все до единого сотрудники силовых ведомств щеголяют в парадной форме, так что на улице просто в глазах рябит от пуговиц и звезд на погонах, политики с телеэкрана задушевным тоном делятся с аудиторией своими планами, и в их выступлениях нет ни слова лжи… Благодать! Нам, ребята, скрывать нечего, мы — за всеобщее процветание и мир во всем мире. Вот тут-то бедный суперагент тихонечко, по-стариковски волоча ноги, вернется в закрепленный за ним номер гостиницы «Россия», наполнит ванну горячей водой, ляжет в нее и с горя вскроет себе вены. И такая картина будет наблюдаться по всей огромной стране: в номерах дорогих отелей, на съемных квартирах, в туалетах иностранных посольств и отдельных купе спальных вагонов поездов международного сообщения — словом, повсюду будет плавать в ваннах, висеть на ботиночных шнурках и валяться на коврах с простреленными головами элита как западных, так и восточных разведслужб… Заглушить реакторы и взорвать прямо в шахтах ракеты — вот и нет ядерных секретов. Прекратить научные разработки, заморозить программу космических исследований… э, да что там! Если все мы в одночасье умрем, бояться нам тогда станет по-настоящему нечего…

Огибая вагонетку, Глеб слегка задел ее бедром, ощутив при этом в кармане тяжесть мобильного телефона. Радиосигнал не пробивался сквозь своды этого бетонного склепа, способного, как подозревал Сиверов, выдержать любую бомбежку — кроме, разумеется, прямого попадания ядерной боеголовки или одной из этих новомодных американских супербомб, которыми они выковыривали террористов из их пещерных убежищ в Афганистане. Звонки с обычного телефона, который тут, конечно же, имелся, шли через коммутатор, по старинке обслуживаемый телефонисткой с нежным, мелодичным голоском отменно выдрессированной шлюшки. И можно было не сомневаться, что список набранных номеров вместе с магнитофонной записью каждого сказанного слова ложится на стол к Ивану Яковлевичу не позднее завтрашнего утра. Так что, сидя здесь, Глеб был полностью отрезан от внешнего мира и, в том числе, от Федора Филипповича, который мог бы помочь если не делом, то хотя бы полезным советом.

Отодвинув тяжелый засов, он толкнул створки железных ворот и очутился в коротком, плохо освещенном коридорчике с голыми бетонными стенами и потолком. Тянувшиеся по полу рельсы упирались в еще одни железные ворота, за которыми находилась котельная, а в боковых стенах виднелись двери. Их было четыре, и за ними располагалось то, что Ефим Моисеевич, ядовито хихикая, называл «развитой инфраструктурой» — спальное помещение на четыре койки, аскетизмом меблировки напоминавшее даже не казарму, а, скорее, тюремную камеру; неплохой, хотя и основательно запущенный санитарный блок с ванной, душем и всем прочим, чему полагается быть в таких местах; отсек, где стоял новенький, явно ни разу не бывший в употреблении бензиновый генератор марки «хонда», и, наконец, аппаратная видеонаблюдения. Тут, вообще-то, полагалось нести круглосуточное дежурство, но на самом деле заходили сюда нечасто — в основном когда требовалось включить или выключить записывающую аппаратуру, да еще в тех случаях, когда срабатывала сигнализация и надо было посмотреть, кто это пожаловал в гости.

Глеб зашел в аппаратную, включил все, что недавно выключил, и немного полюбовался мерцавшими на мониторах изображениями давно опостылевших коридоров и набитых макулатурой стеллажей. Охранники у лифта, как вверху, так и внизу, стояли, не шевелясь; только внимательно приглядевшись, можно было заметить, что они время от времени моргают, а значит, являются все-таки живыми людьми, а не вырубленными из дубовых поленьев скульптурами. Впрочем, как показали недавние события, толку от них было немногим больше, чем от дубовых поленьев.