Сиверов тряхнул головой, как назойливых мух, отгоняя посторонние мысли. У него хватало забот и без обдумывания перспектив мирового автомобилестроения. Папка с недостающей частью «Центурий» Нострадамуса и дневник Конрада Бюргермайера вновь, будто по волшебству, очутились на своих местах в хранилище. Еще вчера вместо них на полках стеллажей стояли грубые муляжи, немногим отличавшиеся от того, что Глеб оставил в краеведческом музее поселка Шарово. Кто, когда и каким образом осуществил сначала подмену оригиналов копиями, а затем изъял копии и вернул на место оригиналы, для Глеба по-прежнему оставалось загадкой. Ефим Моисеевич и Иван Яковлевич в последние дни то приходили, то уходили, по одному и вместе, так что тихое хранилище в это время стало слегка напоминать проходной двор. Следящая аппаратура, как и следовало ожидать, ничего не зафиксировала; в этом месте, которого как бы не существовало, казавшаяся бесконечной и непрерывной цепочка многоступенчатого взаимного контроля, напоминающая змею, что вечно кусает себя за хвост, все-таки кончалась, рвалась. Здесь, как ни странно это звучит, все держалось на порядочности и чувстве долга пары-тройки тщательно отобранных людей. И, коль скоро один из жрецов этого храма секретной информации променял все на денежные знаки, техника была бессильна ему помешать: она изначально предназначалась для отражения внешней угрозы и ничего не могла поделать с теми, кто ею управляет. В конце концов, Глеб и сам отключал камеры слежения всякий раз, когда собирался проверить, на месте ли «Центурии» и дневник.
Тот факт, что документы сначала тихо исчезли, а потом так же тихо вернулись на место, подтверждал его догадку: покойный Библиотекарь, предшественник Сиверова на этом почетном посту, работал не в одиночку. Он был простым исполнителем, хотя и довольно искусным, но мозговой центр располагался именно здесь, в хранилище, под черепной коробкой одного из теперешних коллег и руководителей Глеба. Ко всему прочему, было решительно непонятно, какого дьявола документы вообще вернулись в хранилище. Неужели кто-то из этой странной парочки решил так грубо кинуть самого господина Жуковицкого? Кто же на это отважился? Генерал контрразведки Корнев? Или старый еврей, веселый и ядовитый болтун, книжный червь, так ловко управляющийся со своим огромным пистолетом? Кто?
Глеб прекрасно понимал, что ответ на этот последний вопрос жизненно важен. Документы были изъяты из хранилища тайно. Значит, побывали либо у Жуковицкого, где с ними ознакомился Юрген, либо на какой-то экспертизе. В обоих случаях похититель наверняка обнаружил, что глава, в которой описывался метод вычислений Нострадамуса, исчезла, а вместо нее в папке появился плод, так сказать, хулиганской выходки Глеба Сиверова — стопка искусственно состаренных листков. Потому, наверное, документы и вернулись на место, что для покупателя, Альберта Витальевича Жуковицкого, они в таком виде не представляли ни ценности, ни интереса. И похитителю, в отличие от Глеба, не нужно было долго гадать, чтобы понять, кто одним махом сорвал столь тщательно подготовленную сделку. Причем сорвал дважды, сначала отобрав у Юргена захваченные во время налета на хранилище бумаги, а затем изъяв из них самое главное — то, из-за чего, собственно, и разгорелся сыр-бор. Фигура нового Библиотекаря торчала в самой середине этого дела, как гвоздь — точнее, как громоотвод посреди пустой площади. А в небе уже сгустились грозовые тучи, и можно было не сомневаться по поводу того, куда именно ударит первая молния. А также и все последующие…
«Ты еще поплачь, — думал Сиверов, идя по узкому проходу между стеллажами. — Сам все это затеял, сам же теперь жалуешься. Что делать, если нет другого способа быстро вычислить этого подонка? Похоже, овладев при помощи Юргена методом Нострадамуса, наш Алик Жуковицкий действительно может очень высоко взлететь. Федор Филиппович прав, этого нельзя допустить. Если, сидя на своей небольшой кочке, этот тип ухитрился загадить пол-России, то даже подумать страшно, что будет, если он примется гадить с большой высоты. Это надо прекратить, и быстро. А способ быстро найти того, кто помогает этой сволочи, один — торчать на виду, путаться под ногами и ждать, кому первому это надоест. Кто попытается прострелить тебе башку, тот, значит, и есть нехороший человек».