Метод Нострадамуса

Честно говоря, Альберт Витальевич не ожидал, что этот крепыш, этот античный полубог, этот супермен, в одиночку разделавшийся с Мазуром и его профессиональными драчунами, сломается так быстро. Ведь, в сущности, что такого особенного с ним произошло? Ну, сгорела дача — плохонькая, плебейская, дешевая и, скорее всего, чужая, снятая на неделю-другую, а то и вовсе занятая самовольно. Ну, вслед за дачей сгорела машина — отечественная, дерьмовая, далеко не первой молодости «восьмерка». Ну и что, собственно? Неужели этот копеечный хлам имел для него такое большое значение?

Это в корне меняло дело. К нищим Альберт Витальевич относился без тени сочувствия — он их глубоко и искренне презирал. В мире существует громадная масса денег. Их напечатано столько, что, имея в голове хоть какие-то мозги и обладая минимальной предприимчивостью, человеку ничего не стоит обеспечить себе приличный уровень жизни — такой, при котором потеря дрянного российского автомобильчика воспринимается примерно так же, как утрата оторвавшейся от манжеты пуговки. А если мужчина в расцвете сил, тренированный, хорошо обученный, способный голыми руками уложить четверых профессионалов, при всех своих превосходных качествах оказывается нищим — значит, он ни черта не стоит, и умение хорошо драться — единственное умение, которым он обладает. Грош ему цена, такому супермену, и нечего ему замахиваться на суммы со многими нулями — как говорится, не по Сеньке шапка…

Немного подняв глаза, он посмотрел поверх головы посетителя на Мазура. Широкая физиономия начальника охраны сохраняла профессиональное бесстрастное выражение, однако уголки губ были едва заметно, но явно пренебрежительно опущены — похоже, Олег Федотович полностью разделял мнение своего босса о посетителе. Научить драться можно кого угодно; при удачном стечении обстоятельств пешка может снести с доски любую фигуру, вплоть до ферзя, но от этого она не перестанет быть пешкой — мелкой второстепенной фигуркой с круглой деревянной головой.

— Не знаю, стоит ли мне тратить на вас свое время, — с оскорбительной вежливостью сообщил посетителю Альберт Витальевич. — Что нам обсуждать? После вашей выходки с письмом, после этой нелепой попытки поднять и без того несуразную цену… Не понимаю, как у вас вообще хватило наглости явиться ко мне домой!

— Тем не менее я здесь, — ничуть не смутившись, спокойно произнес посетитель. — И это прямо указывает на вашу заинтересованность в моем предложении.

— Миллион, — небрежно обронил Жуковицкий. — Это мое последнее слово, и скажите спасибо, что я вообще согласился с вами разговаривать.

По осунувшемуся лицу посетителя скользнула кривая, болезненная улыбка.

— Вы меня не поняли, — сказал он. — Я пришел говорить вовсе не о деньгах. В данный момент этот разговор представляется, мягко говоря, преждевременным.

— Вот как? — подчеркнуто изумился Альберт Витальевич. — Не о деньгах? А разве у нас с вами есть еще какие-то общие темы для разговора?

— С недавнего времени. И не надо так удивляться. Эти, как вы выразились, общие темы возникли благодаря вашим усилиям.

— О чем это вы, милейший? — холодно осведомился Альберт Витальевич.

— О парочке неприятных инцидентов, которые имели место на протяжении последних полутора суток.

— Вот как? У вас неприятности?

— Неприятности у нас, — поправил посетитель.

— У нас? — На этот раз удивление Альберта Витальевича было почти непритворным. — Но позвольте, чтобы иметь общие неприятности, для начала надо, как минимум, обзавестись общими интересами!

— Вот именно, — сказал посетитель и многозначительно умолк.

Жуковицкий подождал продолжения, но так ничего и не дождался.

— Что значит — «вот именно»? — спросил он, потеряв терпение.

— А вы подумайте, — предложил посетитель. — Какие у нас с вами могут быть общие интересы? Пошевелите мозгами! Вы же очень умный человек, хотя и окружили себя кретинами…

Мазур еще более неприязненно взглянул на посетителя, видно было, что ему до смерти хочется съездить гостю по шее и что только присутствие хозяина помогает ему сдержать этот естественный порыв.

Посетитель между тем спокойно извлек из кармана и разложил на краю стола курительные принадлежности: полированную стальную табакерку, пачку папиросной бумаги и машинку для скручивания сигарет. Действуя с неторопливой, хозяйской непринужденностью, он свернул сигаретку, заклеил ее кончиком языка, закурил и, окутавшись облачком ароматного, пахнущего вишневым деревом дыма, принялся так же спокойно и неторопливо рассовывать свои причиндалы по карманам пиджака.

— Я не понимаю ваших намеков, — надменно объявил Жуковицкий. Сказано это было не вполне искренне; правильнее было бы сказать, что понимать намеки посетителя ему не хочется. Что-то явно пошло наперекосяк; посетитель выглядел усталым и, без сомнения, огорченным, но никак не сломленным. — Кроме того, — подумав, добавил Альберт Витальевич, — эти ваши намеки мне не нравятся.