Метод Нострадамуса

Где-то очень далеко, у него за спиной, с грохотом распахнулась дверь, ведущая к лифту, и послышался тяжелый топот спешащих на выручку охранников. В это самое время из трубы вперед ногами, как спущенный с борта военного корабля покойник, вместе с целым водопадом стреляных гильз вылетел первый из гостей. Он шмякнулся на лежащий под окном труп и, не вставая, осыпал все вокруг частым свинцовым градом из уродливого, но очень эффективного в ближнем бою короткоствольного пистолета-пулемета. На голову Ефиму Моисеевичу посыпались клочья рваной бумаги: сбитая с полки, пробитая почти точно по центру папка, теряя на лету свое содержимое, свалилась откуда-то сверху и чувствительно ударила по плечу. Гость уже начал подниматься, одной рукой упираясь в расползающуюся груду бумаги, а другой держа перед собой плюющийся свинцом «ингрэм», когда Ефим Моисеевич, высунувшись из своего укрытия, выстрелил в ответ.

Пуля сорок пятого калибра ударила одетого в бронежилет Баранова точно между глаз. Он снова упал, откинув простреленную голову на тело убитого им охранника, и выпустил автомат. Но из окошка, как снаряд из орудийного ствола, уже вылетел Мамалыга и, кубарем откатившись в сторону, тоже открыл огонь — вслепую, наугад, но так густо, что Ефиму Моисеевичу поневоле пришлось пригнуться и попятиться. Старик выстрелил, но этим лишь выдал свое местоположение, и огонь стал прицельным.

Вслед за Мамалыгой, почти без паузы, в подвал один за другим ссыпались Мазур и Библиотекарь. Пока бородач запирал на засов прочную металлическую заслонку окна, а Мамалыга перезаряжал оба автомата — свой и Баранова, — Мазур прикрывал их огнем. Потом из глубины помещения, которое показалось впервые наведавшимся сюда Мазуру и Мамалыге прямо-таки безграничным, гулко простучала первая автоматная очередь подоспевшей охраны. Шальная пуля угодила в стальную заслонку, и та загудела, как колокол; еще одна очередь пришлась по письменному столу Ефима Моисеевича, понаделав в нем дырок и набросав кругом щепы. Тесно поставленные бесконечными рядами, загроможденные бумагой стеллажи ограничивали обзор; кто-то из ворвавшихся в подвал охранников, по всей видимости, принял лежащего у стены на груде окровавленной макулатуры Баранова за источник реальной угрозы, и новая очередь с меткостью, достойной лучшего применения, простучала по его легкому импортному бронежилету, заставив мертвое тело мелко задрожать. Мазур видел это, но не проникся к своему убитому подчиненному сочувствием: с учетом того, что натворил этот кретин, Олег Федотович сейчас с огромным удовольствием попинал бы его труп ногами, чтобы хоть немного отвести душу.

Увы, в данный момент ему было не до сведения счетов с мертвецами, поскольку живые представляли собой куда более серьезную проблему. Ныряя между стеллажами, увертываясь от пуль, стреляя в ответ, перезаряжая и снова стреляя по мелькающим в узких просветах между протянувшимися, казалось, на километры рядами полок плечистым фигурам, Мазур насчитал четверых автоматчиков. Не следовало забывать также и о старике, который с завидной, не по возрасту, меткостью постреливал из огромного, страшного даже на вид иностранного пистолета, калибр которого было несложно оценить по зиявшей во лбу Баранова дыре. Противник, таким образом, имел неоспоримое численное превосходство, к тому же он был, что называется, в своем праве, на своей территории, тогда как команда Мазура, фактически, очутилась в ловушке, из которой теперь существовал только один выход — вперед, по трупам врагов. Вот только враги, увы, не торопились становиться трупами…

Перебежав немного вперед и правее, Олег Федотович одним толчком сбросил с полки десятка полтора пухлых картонных папок, открыв себе что-то вроде амбразуры. Выглянув в нее, он увидел старика, который, стоя на одном колене и держа пистолет обеими руками, тщательно целился в кого-то, похоже в «покойного» Библиотекаря. У Мазура имелся четкий, недвусмысленный приказ босса, но в данный момент Библиотекарь был ему жизненно необходим — не меньше, а может быть, и больше, чем проверенный и незаменимый Мамалыга.

Старик резко обернулся на шум обрушившихся папок и испугавшийся за свою жизнь Мазур выстрелил гораздо поспешнее, чем того требовало его достоинство неустрашимого и хладнокровного профессионала, и намного длиннее, чем собирался. Стреляные гильзы фонтаном брызнули из казенника, боек сухо щелкнул, упав на пустой патронник, но старик зато был готов. Его изодранная пулями меховая безрукавка, надетая поверх теплой байковой рубахи, повисла рваными клочьями; сплясав короткий танец смерти, он боком рухнул на стеллаж и повалился на пол, а папки, каждую из которых он лично выбрал из невообразимых куч бумажного хлама и внимательно прочел, обрушившись сверху, погребли его, став могильным курганом из исписанной бумаги. Торчащие из этой кучи ноги в огромных разбитых башмаках с косо стоптанными каблуками немного поскребли пятками по цементному полу и замерли.