Метод Нострадамуса

Он наклонился и поднял с пола увесистую, толстую папку — то, зачем они сюда явились. В неподвижном воздухе подземелья медленно плавал, постепенно оседая вниз, сизый пороховой дым, и пахло здесь уже не так, как раньше — затхлой бумажной пылью и подгоревшей снедью, которую, по всему видать, старик разогревал себе на какой-нибудь электроплитке, — а так, как пахнет в стрелковом тире после дня интенсивных занятий — кислой пороховой гарью и горячей оружейной смазкой. В тишине монотонно зудела, собираясь перегореть, лампа дневного света; потом со стороны приемного окна раздался глухой лязг, словно снаружи кто-то с разгона въехал в железную заслонку обеими ногами, а спустя мгновение в подвале раздался звук, который ни с чем нельзя было спутать — высокий, скребущий по нервам визг «болгарки», вгрызающейся в неподатливый металл.

Надо было уходить.

Сунув под мышку тяжелую папку, Мазур двинулся по проходу, обогнул стеллаж и очутился в соседнем проходе, откуда были видны стол, приемное окошко, трупы под ним и краешек вагонетки. Она стояла на рельсах, которые уходили под высокую двустворчатую дверь, а через нее, надо полагать, можно было попасть в котельную, где сжигалась основная масса бумаг. Пытаться уйти через котельную было, наверное, глупо — там кочегары, да и уцелевшие охранники наверняка давно перекрыли этот путь. Дверь, скорее всего, заперта со стороны хранилища, иначе они уже давно были бы тут, но особенно рассчитывать на замки и засовы не следует: на свете нет дверей, которые устояли бы перед планомерным, грамотным натиском людей, которые знают, чего хотят.

Мазур вытянул руку с «ингрэмом» и дал очередь, целясь в серый квадрат закрытого заслонкой окошка. Расстояние для этой заграничной спринцовки было великовато, разброс получился слишком большим, но несколько пуль все-таки достигли цели и выбили лязгающую барабанную дробь по прочному металлу. Визг «болгарки» смолк — видимо, тот, кто ею орудовал, испуганно отпрянул, услышав этот недвусмысленный дробный перестук прямо у себя под носом. Мазур мысленно пожелал этому незнакомому типу по неосторожности отрезать себе ногу, а еще лучше — голову, но не тут-то было: помолчав секунду, «болгарка» завизжала снова.

Олег Федотович выбросил из рукоятки опустевшую обойму и вставил полную, с некоторым удивлением отметив про себя, что это последняя. Он явился сюда, весь увешанный запасными магазинами, как новогодняя елка игрушками, и вот, пожалуйста, — патроны-то на исходе!

Позади с шумом посыпались на пол потревоженные кем-то папки. Олег Федотович резко развернулся на сто восемьдесят градусов, выставив перед собой автомат, но это был всего лишь Мамалыга. Опираясь рукой, в которой была зажата рукоятка «ингрэма», о край полки, скособочившись, зажимая ладонью второй руки кровоточащую рану на бедре, Мамалыга стоял в проходе и через силу улыбался начальнику серыми от потери крови губами. Его левая штанина до самого низа набрякла темной кровью, по серому бетонному полу за ним тянулся кровавый след, и левый рукав тоже был насквозь пропитан кровью от плеча до самой манжеты. Ладонь, которой Мамалыга зажимал дырку в бедре, выглядела так, словно была одета в перчатку из красной лакированной кожи, зато в осунувшемся лице не осталось ни кровинки.

— Как ты? — спросил Мазур, хотя без всяких вопросов невооруженным глазом было видно, что парень остро нуждается в срочной госпитализации и переливании крови.

— Порядок, — с трудом ворочая непослушным языком, ответил Мамалыга. — Сейчас жгут наложим, и буду как новенький. Валить нам отсюда надо, Федотыч.

— Валить надо, — медленно, явно что-то обдумывая, согласился Мазур. Позади опять нечеловеческим голосом завизжала «болгарка», и, обернувшись через плечо, он увидел сноп искр, брызнувший из неожиданно возникшей в заслонке узкой вертикальной щели, вокруг которой плясали язычки пламени от вспыхнувшей масляной краски. — Только, Гена, жгуты накладывать у нас с тобой времени нет.

Мамалыга посмотрел Мазуру в глаза и медленно перевел взгляд на «ингрэм», который, опустившись было, снова поднялся на уровень груди и теперь был нацелен прямо ему в лицо.

— К большой реке я наутро выйду, — не то сказал, не то пропел он. — Наутро лето кончится…

Мазур нажал на спуск. Последним словом его верного бойца была строчка из песенки «Перекаты» — той самой, которую они с Барановым в последнее время так полюбили цитировать. Мазур хорошо помнил эту песенку и знал, как кончается начатый Мамалыгой куплет: «И подавать я не должен виду, что умирать не хочется», — вот как он кончался…

Перешагнув через труп, прижимая локтем к твердому бронежилету драгоценную папку, Олег Федотович устремился в дальний конец помещения. Позади, заставляя его все время ускорять шаг, слышался натужный визг прогрызающей железо «болгарки».

* * *

Это был фирменный сервисный центр, поэтому только что купленный Глебом телефон тонким прерывистым писком оповестил его о том, что находится в рабочем состоянии, буквально через две минуты после того, как Сиверов подписал договор и оплатил подключение к сети.