Метро

— Это не ты меня выдернул! А старикан! И не от жалости! А чтобы оборудование свое сраное сберечь! И все! Он — тебе — сказал — меня — грохнуть! Меня! Задумайся! Я его кто? Зять? Муж его дочки! И все равно меня приговорил!

— Ну я не грохнул же.

— Спасибочки, бля!

— Пожалста!

— А за что меня убивать? За то, что я про глушилки знаю? Что я знаю, как они людям мозги крутят? Или почему? Если он будет красным патроны давать, а я возражу? Двадцать тысяч патронов! Двадцать тысяч! Ты сам сегодня их жрал! Ну хватит быть таким мудаком-то!

— И что?! Зато война кончится! Это условие было Москвина!

— То-то старикан про любую цену говорил! Что ее платить придется! Двадцаточка!

— Нет, а надо было еще наших пацанов перекрошить?! Еще один бункер устроить надо было?!

Артем отвернулся.

— Это Москвин там был? Я узнал его. Москвин и второй — Бессолов. Бессолов, он на Ганзе кто?

— Шишка какая-то. Хер их там разберешь.

— Врешь, — убежденно сказал Артем. — Знаешь. Кто?!

— Отвали.

— Он же конверт через нашего старикана фюреру слал. И патроны генсеку. Он. И ему же старик рапортует? А? Алексею Феликсычу! За что? Чем он его так? Джипами этими сраными?!

— И что?! Ганза нас с колен подняла! Ты когда сбежал?! После бункера. Взял свою Анечку и сдриснул от нас. А мы что? Нас сколько там после бункера? Половина осталась? И те дырявые все. Мы, если бы не Ганза, развалились бы, и дело с концом. Старик делал, что мог. Других желающих помочь не было. Но ему — без ног и однорукому?! Повеситься ему? А нам — в наемники?!

— Да наемником честней быть! Чем теперь в Ордене вашем!

— На хер иди! Понял?!

— Ты хоть понимаешь, чем он за эти внедорожники заплатил, за винторезы, за шапочки? Он пацанами нашими! Ганза нас и подставила, Летяжка! Мы ведь звали их! В бункере! Звали! Они пришли к нам? Велика помощь, напихать нам своих ублюдков вместо наших ребят! которые из-за них и погибли! Он продал их! Ганзе же и продал!

— Не может. Быть. Должна быть причина.

— А меня убирать — какая причина?!

— А если ты шпион?! Диверсант?! Щит пытался сломать! Вдруг ты против нас играешь?! Втерся! Он сказал, если ты попробуешь сорвать мирный договор… Поставку под угрозу… Значит…

— Чей шпион?! Чей диверсант?!

— Америки. Вышел с ними на связь со своей высотки и…

— И что?! И помогаю им ракеты навести опять?! По своим?! По жене, по отчиму?! По тебе, мудиле?! Тебя продали, меня продали, и наших всех продали, души их, всем списком! Вот что. Понял?!

— Они собой пожертвовали, и все. А красные… Так нужно. Трудно, но нужно. Сейчас время объединяться, Артем. Хоть бы и с красными. Есть другой враг. Настоящий. Трудно забыть пацанов. Я знаю. Старик сам не может их забыть. Ты же видел. Видел, он с ними пьет каждый день.

— Он не с ними пьет. Он просто бухает! Бухает, потому что был герой, а стал колобок! Ни ручек, бля, ни ножек! А если он реально думает, что война с Западом не кончилась…

— Она не кончилась! — заорал Летяга. — Как ты не видишь-то?!

— Доказательства есть какие-нибудь?! Этот Бессолов?! Он как вам доказал, что война?! Тебе мозги промыли! Как он вас всех за яйца-то так крепко взял?!

— Это тебе мозги промыли! Они всегда! Они изо всех щелей! Они нас стереть с лица земли!

— Сука! — Артем вскочил на здоровую ногу. — Ничего не докажешь! Никому ничего не докажешь!

— А ты-то мне что доказал?! Если не враги — тогда — какой смысл?!

— Какой?!

— Да!

— Не знаю!

— Ну и отвали от меня тогда!

Артем подумал. Кивнул. Поковылял прочь.

— Куда? — вслед ему крикнул Летяга.

— Ты прав, — не оборачиваясь, ответил себе Артем. — Ты прав. Должен быть смысл. Просто мы не понимаем его пока. И старик твой не понимает. И Свинолуп знает вряд ли. Хорошо, есть, у кого спросить.

— Погоди! Артем! Артем!

Летяга нагнал его уже у Лубянской площади. Отдал свой противогаз.

— Возьми. Я так доберусь.

Артем не стал спорить. Поплевал маске в глаза, примерил. Прогундосил Летяге:

— Спасибо. Сейчас никак раньше времени сдохнуть нельзя.

От Лубянки потащился, хромый, вниз. Мимо Большого театра, с которого запряженная повозка в пропасть сорвалась, мимо бесслезных фонтанов, мимо гостиниц для с того света гостей, мимо собачьих улиц, парламента немого, и прикинувшегося дохлым Кремля с угасшими звездами, и стенами ни от кого; где-то тут.

Остановился. Было темно.

Как он это сделал? Где стоял?

Сочилась кровь из дважды простреленного левого плеча, как будто бесконечно ее в Артеме было, а ему тяжело становилось без нее. Слабо. Но он все искал, искал; вспоминал. Побрел в одну сторону, потом в другую.

От немощной луны мало толку было. Черное на черном она не могла увидеть, и Артему не помогала. Он опустился на карачки, пополз, шаря рукой по шершавому асфальту. Один раз выудил ботинок, другой — дверную ручку, почему-то брошенную посреди мостовой.

Подошли Леха с Летягой.

— Чего ищешь-то?

— Ответ, — пошутил Артем и сам хрипло посмеялся себе в резиновые уши.

И нашлось.

Он сам Артему подмигнул лунным светом из приотшторенных облаков.