Метро

— У него работал человек. Илья Степанович. Книгу для него должен был писать. И с этим человеком еще один. Звал себя Гомером. Товарищ мой.

— Кто ты, спрашиваю.

— Я для Дитмара выполнял задание, — шепотом признался Артем. — На Театральной.

— Агент? — фашист подсел вплотную.

— Диверсант.

— Дитмар героически…

— Я в курсе.

— Вся его агентура ко мне перешла, — заявил тот. — Теперь со мной работать будешь. Я Дитрих.

Артему от этого стало смешно. На Дитриха он уже глядел немного из-под облаков. Оттуда многое смешным могло показаться. Но не все.

— Мужик, — Артем вытер губы тыльной стороной ладони, показал Дитриху жидкую кровь. — Дай помереть спокойно.

— Облученный? — понял Дитрих и отодвинулся. — Ты тот сталкер, что ли? Завербованный?

Артем под столом потянул на себя осторожно револьвер, чтобы бойком за карман не цеплялся.

— Знал Гомера?

— Тебя разве там не убили, на Театральной?

— Как видишь.

Похоже, в жизненное пространство Дитмар его без лишних согласований определил.

— Ладно… Если ты ветеран наш…

— Не ори. Тут вокруг уши.

— Здесь они. Выбрались. Рядом пьют. И тот, и другой. Тоже мои подопечные. Проводить?

— Проводи.

Гомер жив. Слава тебе. Надо его найти, подождешь, Саша?

Это Артему неделя осталась или сколько там. А Гомер никуда не собирался. Надо хотя бы Гомеру, в его тетрадку, исповедоваться. Пускай запишет все себе. Про вышки, про ямы, про туннели, про грибы и про патроны. Про Орден про блядский пускай запишет все. И главное, святое — про то, что мир есть.

Хотел историю, вот тебе история.

Оказывается, старик всего-то в двадцати метрах сидел. Пили с Ильей Степановичем угрюмо, не чокались.

А увидел Артема — загорелся.

Гомер был встрепан — седые волосики венцом вокруг лысины топорщились и в лампочном желтом свете казались золотым нимбом. Оправился. В руках у него была курица — та самая, Олежкина. Никто ей не отвернул шею, никто в суп не сунул; она отожралась даже на фашистских кормах, лоснилась, зараза.

Артем поднялся к нему, обнял старика. Сколько не виделись? Год?

— Живой.

— И ты живой.

— Ты как, дед?

— Я-то как? Да вот. Начали с Ильей… Работать, — Гомер посмотрел на Артемова провожатого. — Здравствуйте.

— И как идет? — спросил Артем у Ильи Степановича.

— Хорошо, — ответил тот Дитриху. — Пишем. Получается.

— Славно, — сказал Артем. — Пойдем, деда, пройдемся, что ли? Спасибо, геноссе, — кивнул он Дитриху. — Век не забуду.

Дитриху нужно было, конечно, за ними, подслушивать. Но за соломенным дождем стыли грибы и грелась бодяга. И Рейха больше, кажется, не было.

— Со станции ни ногой! — строго распорядился он. — До дальнейших распоряжений.

Побрели через комнатенки: бабы на коридор как бусы насажены. Как тут найти угол поукромней?

— Пишется? — уточнил у Гомера Артем пока что.

— Не то чтобы.

— А что?

— У Ильи жена повесилась. Наринэ. Пьет он.

— Когда? Когда случилось?

— Ну, пару дней мы поработали — и… А фюрер требовал… Каждый день приходил лично, читал, спрашивал. Пришлось мне за двоих, в общем. Зато Илья обещал в соавторы взять. Имя на обложке и все дела. Лестно?

— Ого, — Артем поглядел на Гомера. — И как он, фюрер?

— Ну… Если так… В быту… То обычный.

— Обычный, — сказал Артем. — Надо же. Самый обычный человек. И тоже наверняка какой-нибудь Василий Петрович.

— Евгений Петрович, — поправил его Гомер.

— Почти, — усмехнулся Артем. — До уродов дошли уже? В учебнике?

— Не успели, — ответил Гомер и мимо посмотрел. — И теперь непонятно уже, успеем ли. Все разбежались. Рейху конец. Фюрер делся куда-то.

Курица расправила крылья, как будто бы для полета; а Гомер, зная уже куриные повадки, выставил ее на вытянутых руках подальше. Она поджалась и нагадила на пол.

— Несется хоть? — поинтересовался Артем.

— Нет. Бойкотирует, — невесело улыбнулся старик. — Хоть я ее уже скорлупой и запичкал. Фиг знает, в чем дело.

Шли далее, разговаривали мимо битых фашистов и вдохновленных блядей, под чужими ахами и охами, между посвистом хлыста, подстраиваясь под ритм чьей-то испорченной любви.

— Ну что. Не придется зато совесть глушить, — сказал Артем, чувствуя, как через усталость подступает зуд: все рассказать. — Теперь можешь свою собственную книгу. Как хотел.

— Свою, которую никто печатать не станет.

— Смотря, что напишешь в ней.

— А что я напишу?

Показалось, что кто-то тащится за ними. Обернулся раз, другой. Вроде рассеялся человечек в мареве. Может, и не за Артемом шел, а по своим веселым делам. А может, приотстал, чтобы глаза людям не мозолить.

Рука на нагане.

— Ты Сашу нашел свою? — спросил Артем у Гомера.

— Свою? Нет. Ты…

— Она тут, дедуль. Вчера тут была. Я говорил с ней. Про тебя.

— Ты знаешь?.. Знаешь, где она?

— Знаю.

— С ней все в порядке? Куда мы? Давай лучше к ней… И что… Она здесь… что делает?

— Что тут женщины делают, дедуль? Работает.

— Не, брось! Саша?.. Не верю.

— Ну.

— Неправда!

— А скажи… Про Хантера — правда? Что он спился? Я ведь и не знал, что вы знакомы.

— Хантер? Ты его тоже?.. Откуда?

— Он меня в поход и отправил. Тогда. Против черных. За ракетами. Я не рассказывал? А он — не рассказывал? Он не из-за этого ли пил? Не из-за черных? Или отчего?