Метро

– Я здесь! – Крикнул Виндман. – Но здесь ничего нет, вы ошиблись!

– Вы спустились?

– Да-да!

– Прямо туда?

– Именно!

– На тридцать шесть метров?

– На тридцать шесть с четвертью! Тут ничего нет!

– Секунду…

Борис прослушал пару куплетов песни Любови Успенской. Наконец, гришин голос снова раздался на ее фоне. Бориса жутко раздражало, что он почти не слышит Гришу и кроме того связь из-за большой глубины, прерывалась на доли секунды, от чего ему приходилось достраивать слова по услышанным частям.

– Да, – сказал Гриша, – не учел еще одну координату. Ого-го! Она за видимой частью экрана…

– Чего?

– Пятьсот шестьдесят семь экранов…

– Чего?! – Сорвался на крик Виндман.

– Короче, есть еще одна координата – временная. Шестьсот пятьдесят четыре миллиона… Нет лучше так. Восемьдесят два года, пятьдесят девять дней, шесть часов сорок четыре минуты.

– Что это?

– Через это время она появится там.

– Но…

– А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь! Если вспомнишь меня забудь… А вернешься меня здесь не-е-ет.

– Григорий! Гриша!

– Извините, – снова послышался гришин голос, – минута истекла, сами понимаете меры безопасности. Больше не звоните на этот номер!

– Один вопрос… – Закричал Борис, но понял, что обращается к тишине. И Гриша и Любовь Успенская умолкли.

Виндман поднял взгляд на старика.

– Ну? Что он сказал?

– Сказал, надо зайти попозже, через восемьдесят два года.

Старик смотрел на него с презрением.

Остатки сил Борис отдал на то, чтобы обойти помещения убежище. Верхняя крышка шахты была раздвижной и, несмотря на отсутствие приводов, открывала единственный выход на поверхность, предусмотренный конструкцией самого убежища. Все остальные десять этажей были странным образом бесшовно герметизированы. Борис ходил по пустым комнатам отдыха с рядами двухъярусных кроватей без матрасов и постельного белья, заглядывал в санузлы и душевые без водопровода, видел хранилища с пустыми стеллажами, лифтовые каналы без лифтов, кислородные комнаты, двухэтажную климатическую установку, трансформаторную подстанцию, комнаты охраны, кухни и столовые без посуды, аккумуляторную без аккумуляторов. Пес дремал, Борис водил рукой по чистым стенам в надежде отыскать и нащупать хоть что-то, пристально вглядывался в надписи в надежде разглядеть логотип «Сизиджи», замаскированный под очередной скрытый рычаг, открывающий двери в новые неизведанные пространства. На втором и восьмом этаже он выходил на балконы и смотрел вниз на пустую бетонную чашу шахты, в которой должно было появиться что-то через восемьдесят два года, и смотрел наверх, где уже удалось открыть крышку шахты, и над ним снова плыла небесная дуга навстречу двум голубым точкам.

Что-то происходило, безусловно, что-то происходило, но пес молчал, очертания истины исчезали во мраке, а при попытке ухватить превращались в ужимки юродствующих безумцев. Ясно было одно – Даши Афанасьевой здесь не было.

Только исследуя последний – самый верхний «этаж», где размещалось нечто вроде ресторана, Борис услышал чудовищный животный крик, настолько пронзительный, что даже невозможно было понять мужской он или женский. Борис выскочил в коридор, но увидел только нескольких спецназовцев с собакой.

– Кто кричал? – Спросил он.

– Где? – Переспросили насторожившиеся спецназовцы.

И тут Борис подумал, что крик действительно звучал как будто очень-очень далеко.

В убежище никого не нашли.

Через три часа Борис лежал в кресле, в их старом крохотном офисе, который они покинули перед тем, как отправиться в Челябинск. Борис чувствовал смертельную усталость, но спать не мог. Рядом за компьютером сидел Яков, он рассказал, что генерал поручил не распускать их группу, пока окончательно не прояснится ситуация с заводом, но над поиском Даши Афанасьевой уже работала другая группа, которая начинала поиск как положено – с инцидента в метро.

– Так тебя к ним перевели? – Спросил Борис.

– Да.

– Почему же ты еще здесь?

Яков смущенно потер нос.

– Я же сказал – генерал распорядился пока оставаться с тобой, но ненадолго.

– Про звонившего что-нибудь известно?

– Не-а, но я попросил Кудинова пошаманить. Ты лучше сюда посмотри.

– Что там? – У Бориса не было сил даже повернуть голову, и он просто наклонил ее.

– Я все этот завод гуглю. Представляешь, ордена октябрьской звезды, а он даже и не советский.

– А какой?

– Его построили в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году.

– Ровно за сто лет до моего рождения…

– И построил какой-то немец. Он тут первый в Москве водительские права получил. Потом его в Крыму убили. Я вот нашел его фотку в немецком гугле. – Яков повернул монитор к Борису.

Со старого, но хорошо сохранившегося дагерротипа на Бориса смотрело воинственное благородное лицо, обрамленное темными длинными волосами. Слева от тонкой линии губ явственно белел вертикальный шрам, уходя жирным прочерком на нижнюю челюсть.

– Фридрих Кинесбергер.

– Не особо-то на немца похож. – Сказал Борис. – Больше на бразильца какого-то.