Меж двух огней

— Ваших ребят забираю себе. Тут от них больше проку, чем на баррикадах, там они ничего не решат. А здесь…

Из-за поворота выступили люди. Одна линия, вторая — чёткий строй бряцал металлом. Заметив неупокоенных, в переднем ряду запнулись, и шедшие позади смешались, напирая друг на друга, как волны в прибое.

Мгновение защитники и атакующие оторопело разглядывали друг друга. Затем солдаты Старой Литеции ринулись к реманам. Раздался первый вопль. Кричал живой — мёртвые молчали.

В конце концов, оттяпанная рука не доставляла им смертельных неудобств.

Вот реман привалился к фривольной металлической ограде. По его молочно-белому лицу катился пот. Человек изо всех сил старался удержать внутренности, которые вываливались из вспоротого живота. Он не преуспел: чёрной змеёй выползли кишки, на которых поскользнулся неупокоенный. Тяжёлый, подбитый сталью сапог с омерзительным хрустом раздавил ему лицо.

Я шагнул назад, растерянный, испуганный. В ноздри шибануло тошнотворным запахом крови, смешавшимся с дымом. Вдруг распахнулись двери окрестных домов. На реманов набросились горожане — в основном женщины и дети, ударившие в спину вражескому отряду. Человек в робе повёл кистью, и на горожан хлынула волна пламени, вгрызавшаяся в тела с такой лёгкостью, будто они были сухими дровами. Дохнуло палёным мясом.

Тогда мёртвые закричали.

Девочка, чьи волосы пылали, вцепилась в ноги легионеру. Он вырвался и пнул её, заставив худое тельце отлететь, — но ему в горло вонзился кухонный нож. Девушка, что держала его, пережила врага на пару секунд — ей в висок прилетел удар молота. Лишённое головы тело содрогалось, как раздавленное насекомое, пыталось подняться, скребло пальцами мостовую, сдирая ногти.

— За императора и Триединых! — прокатился хриплый клич. Его концовка утонула в визге, возле человека лопнул шар тьмы.

С верхних этажей в реманов летели наполненные кипятком вёдра, столы и стулья. Двух солдат расшиб в лепёшку необъятный диван, невесть чьими усилиями спихнутый с балкона.

Предоставленные самим себе лачерты не спешили в гущу схватки. Вероятно, сообразили, что там и без того тесновато. Но это не мешало им припечатывать копытами солдат, которые случайно выскальзывали из мясорубки.

Но и ящерокони были не идеальны. Мимо них проскочил один реман, набросился на меня, распахнув рот в безумном вое.

Взмахом шаэ’руна я срубил кончик копья, нацеленного мне в грудь. В руку дало, но гораздо слабее, чем ожидалось; клинок тьмы рассёк дерево, словно масло. Солдат с недоумением посмотрел на обрубок у себя в руках, но сделать ничего не успел. Лицо его посерело, глаза ввалились, кожа прилипла к черепу — высушенный труп нелепо свалился на камни.

И бой закончился. От защитников осталась едва ли половина, многие горожане побросали оружие и копались в телах — искали близких. На тёмных от горя лицах ни слезинки, однако ужас был им не чужд. Некоторые прижимали к себе изувеченные, обезглавленные тела, и порой тела эти шевелились.

Безымянный рыцарь обнаружился на мостовой, окружённый реманами, чья кожа отслоилась от костей и развевалась на слабом ветру. Его труп был рассечён надвое. Нижняя половина отсутствовала, конец верхней точно прижгли — ровный запечённый разрез.

Я подавил тошноту и отвернулся. Вероника нашлась неподалёку, к счастью, живая. На её куртке красовались порезы, лоб магички прочертила длинная царапина, но обошлось без более серьёзных ран.

Вероника звала Дерека, который куда-то запропастился. На улицу, нежданно превратившуюся в поле боя, наползала пелена вкрадчивого тумана. Его щупальца обвивали дома, отчего их очертания расплывались уже через сотню метров. Огоньки в окнах напоминали глаза злобных зверей.

— Его нигде нет, — сказала Вероника, и выглядела она потерянной, — Я собиралась приказать ему остаться тут, организовать оборону, построить заграждения, но его нет.

— И Пандоры.

— И Пандоры… что?! Куда эта тварь смылась? А впрочем, ключ у меня, так что ей не уйти далеко, — и магичка провела пальцами по поясу. Замерла. Ощупала куртку, оглядела себя и застонала:

— Где кошелёк? В нём лежал ключ от ошейника!

Она подёргала оборванные завязки, присмотрелась к ним.

— Его срезали. Но когда… — Она зарычала, — Дерек! Он чуть не грохнулся на меня. Прильнул так, будто заснуть на мне собрался. Но… почему? Почему он предал Владыку?

— Не сказать, что его сторонники побеждают.

Губы Вероники искривились, оскаливая стиснутые в ярости зубы. На миг мне почудилось, что она набросится на меня. Но она лишь прошипела что-то, сверкнув рубиновыми глазами, как рассерженная кошка, и круто развернулась.

— Я иду во дворец. Нам не победить, если Владыка решил оставить нас. Я достучусь до Него, чего бы это ни стоило.

Естественно, я пошёл за ней. Что мне оставалось? Меня словно засасывало в воронку, из которой не вырваться, даже если порвать все связки от усердия.

Узкая розовая полоска заката на западе истаяла. По-прежнему грохотали взрывы, точно реманы намеревались сравнять город с землёй. А может, и правда намеревались.