Меж двух огней

Но я не собирался. Идея вступить в переговоры с людьми, имеющими численный перевес и несомненно лучшую выучку, не говоря уже о снаряжении, с каждым ударом сердца казалось всё лучше и лучше.

— Вижу, у вас всё в порядке, так что не из-за чего поднимать шум, — Поднятые руки задрожали, так что примирительный жест вышел смазанным.

Мужчина ухмыльнулся — его лицо поплыло вслед за шрамами, перебирающимися на новые места.

— А шума и не будет.

Скользящим шагом он приблизился ко мне, высокий, как гора Фудзияма.

Внезапно в глазах помутилось, точно на секунду выключили свет. Выключили — и снова включили. Я обнаружил, что распластался на земле. В ушах мерзко звенело, во рту чувствовался железный привкус. Вслед за привкусом хлынула жидкость, и я сплюнул кровавый ком. Красная ниточка слюны осталась свисать с губ.

Ещё не осознавая, что только что произошло, я попытался встать. Голова кружилась, в неё будто набили ваты. Руки дрожали, и я чуть не рухнул опять. Так и замер в нелепой позе: упёршись локтями в землю, приникнув к ней, точно готовился поцеловать.

— Ты не сломаешь ему ничего? — послышался озабоченный женский голос. Он доносился издалека, словно пробивался через толщу воды.

— Да что с ним станется?

На этот раз я успел увидеть очертание будущего удара — окованный железом ботинок мужчины встретился с моими рёбрами. Послышался пугающий хруст, и меня обдало волной боли, подобной которой я не испытывал никогда.

Я заорал, насколько хватило воздуха в лёгких. Критическая ошибка. Вдох принёс новую боль, вдвое сильнее прошлой. В грудь воткнули тысячи раскалённых игл. Огненный ком прокатился по позвоночнику и взорвался в мозгу тысячами звёзд. Скорчившись, я зажмурился в отчаянном желании утихомирить искры, но они буйным фейерверком всплывали перед внутренним взором.

— Всё-таки сломал… Перестарался.

— Кто ж виноват, что он такой хлипкий?

Страх пропал, исчез в тот миг, когда я осознал, что не выберусь отсюда живым. Его заменила ненависть к тем, кто собирался лишить меня жизни — скорее всего, ради пары монет и нового меча. Эти разбойники не были людьми. Они были червями, поправшими законы в погоне за жалкой наживой. Они были ошибкой мироздания. Ничтожества, предавшие человеческий род.

Я сглотнул кровь и кое-как разлепил веки. Переулок двоился, и к врагам подоспело подкрепление в виде их близнецов, слившихся с разбойниками в районе торса. Двуглавые, трёхрукие, монстры смотрели на меня сверху вниз, и скука на их мордах выводила из себя больше ожидаемого презрения.

— Смотри-ка, очухался.

Улыбка сама собой наползла на губы. Вновь потекла кровь, но это было уже неважно. Самое время проснуться силам, что дремали во мне. В конце концов, меня загнали в угол. А герои, как известно, не умирают от заурядных бандитов.

Задвоение наконец ушло. Мужчина находился в шаге от меня. Просчёт. В мгновение ока вытащив перочинный нож, я бросился на него с безумным криком, от которого в лёгкие вновь вонзились спицы.

— Что?..

Бандит увернулся и пнул меня в живот, затем заломил руку, выдавив из неё опасный хруст, и выдернул нож.

— Сын подзаборной швали! — с ноткой восхищения воскликнул он, — Он поцарапал меня!

— Серьёзно?

— Убью его, — со смехом сказал бандит.

— Погоди, нам говорили оставить его в живых… — В голос арбалетчицы закралось беспокойство.

— Отпусти его. Мы сделали то, что от нас требовалось, и даже больше. Не надо лезть в их дела.

— Он меня ранил. Значит, сдохнет.

Теперь разбойница откровенно паниковала.

— Ты собираешься перейти им дорогу? Ганс, хоть раз в жизни послушай голос разума и оставь мальчишку в покое. Или хотя бы не впутывай в это меня. Дойдём до точки сбора, а затем можешь вернуться и отделать его так, что Триединые не узнают. Эта плосколицая падаль далеко отсюда не уползёт. Ты, демоны тебя дери, пе-ре-ста-рал…

— Почему не распотрошить его сейчас?

— Потому что я не хочу сдохнуть из-за твоей тупости!

Ганс отшвырнул меня к стене. Сознание то и дело норовило сползти в бездну забытья. Нечеловеческим усилием воли я держался на плаву, но на то, чтобы хоть как-то наблюдать за бандитами, меня уже не хватало. Оставалось только дышать часто и неглубоко, чтобы не отключиться от боли в груди, и отгонять мысли об изувеченной руке и нараставшей пульсации в животе. Скорее всего, настало самое время для молитвы, но подходящие слова упорно отказывались лезть в разбитую голову. Руки и ноги подрагивали в такт импульсам боли — или это просто казалось?

— Вечная твоя тяга портить веселье… Ладно, пока выколю глаза, без них ему деваться некуда. И бывают же такие придурки на свете…

Я не хочу умирать. Я не хочу умирать. Я не хочу умирать. Бешеный стук сердца наполнил уши. Ошибки прошлого соревновались за внимание с образами близких. Родители, Атсуко, школьные друзья, товарищи в играх — я не хотел умирать не попрощавшись.

Женщина тяжело вздохнула.

— И вот поэтому…

Её прервал насторожённый оклик парня.

— У нас гость. Один. Оружия на виду нет.

Затем парень — уже притворно-насмешливо — бросил:

— Заблудился, уважаемый? Иди своей доро…

На последнем слове бандит захлебнулся, и раздался странный треск.