Меж двух огней

— Прошу, простого Такуми будет с лихвой.

Если уж взялся стирать барьеры, делай это качественно. Пусть фамильярность, но при удачном раскладе она поспособствует сближению. Впрочем, переноска мертвецов времени на жеманство вообще даёт не слишком-то много. Усач заколебался, не готовый наводить мосты с оруженосцем тёмного рыцаря, однако, видимо, пришёл к тем же выводам, что и я, так что с неохотой кивнул.

— Тогда и вы зовите меня Вербером. Предлагаю вам нести за ноги, я буду держать плечи.

— Сначала Донну! — вставила Оливия. Её грудь часто вздымалась.

— Как прикажете, — Вербер нырнул в карету. Я последовал за ним. Из-за занавесок, прикрывавших окно, внутри царил полумрак, и зрение не сразу подстроилось к нему. Наконец я проморгался. Увиденное заставило кишки перекрутиться так сильно, что меня согнуло вдвое. Впустую содрогнулся желудок, в котором и желчи-то почти не осталось.

— Айемсия всемилостивая, — прошептал ошеломлённый Вербер, — госпожа лежала рядом с?..

На одном из сидений распластался труп. Он принадлежал девушке, если судить по простому платью, разодранному в области груди. Лицо девушки представляло собой в один сплошной сгусток кровоподтёков, синяков и порезов, за которыми терялись черты, из свёрнутого носа прочертились две кровавые дорожки. В приоткрытом рту неровно зияли зубы, на месте некоторых была пустота. Выдранные из головы волосы клоками валялись на платье, один локон прилип к тёмному пятну на полу. Правая рука несчастной неестественно выгнулась в локте. Скрюченные пальцы крепко обхватывали маленький кинжал. Горло Донны уродливой чернотой прорезала щель, из которой на бархат сидения натекла большая лужа.

— Животные, — выдохнул Вербер, — чтоб дерьмо, которое они считали своими душами, разодрала тьма. Ни одна смерть не была бы достаточно жестокой, чтобы искупить её страдания.

В памяти всплыло, как Вероника разделывает очередного оборванца. Она вспорола ему живот, и он упал на дорогу, подгребая к себе выпавшие кишки.

Чем заслужила девушка такую участь? Если на свете существует высшая справедливость, раны Донны закроются, и бедняжка оживёт.

Никто не ответил на горячую мольбу.

— Я за плечи, вы за лодыжки, — изменившимся голосом сказал Вербер, и я нервно кивнул, забыв, что он стоит впереди и не может увидеть движения. Однако ему не потребовался мой ответ. Он взял Донну под мышки, приподнял, и голова девушки откинулась. С телом её связывало несколько лоскутов кожи. Практически спилили. В груди родился исторический хохот, вышедший наружу невнятным бульканьем. Какой придурок додумался до сумасшедшей идеи: современный человек в средневековье? Поставить бы его рядом со мной… а лучше вместо меня. В прочитанных ранобэ про попадания ничего не говорилось об ужасных убийствах беззащитных и о том, как омерзительно выглядят мертвецы.

— Тихо, тихо, — Вербер придержал голову и мотнул подбородком в мою сторону. Я схватился за начинавшие коченеть ноги и спустился по приступке к Оливии. Когда баронесса разглядела состояние своей служанки при пасмурном свете дня, из её глаз хлынули слёзы. Она резко отвернулась. Плечи девушки задрожали от сдерживаемых рыданий. В какой-то мере эта реакция успокаивала. Мир ещё не сошёл окончательно с ума. Путешествие с Вероникой, которую язык не поворачивался назвать сторонником гуманистических идей, и постоянные встречи с отпетыми мерзавцами понемногу начинали убеждать в том, что на свете мало осталось тех, кто сохранил человечность.

— К лесу, — прохрипел Вербер. Подол платья мёртвой девушки то и дело норовил задрать ветер, и я придержал ткань.

Мы положили тело за зарослями кустарника, достаточно плотного, чтобы с дороги нельзя было заметить, что тут что-то есть. Д’Трувиа встал у неё, открыл рот, помолчал и закрыл его. Затем снова. Как будто не находил слов. Наконец он сказал:

— Твоя душа вернётся в свет, Донна. Всемогущий Векхцвайн не допустит, чтобы получилось иначе.

И он прочертил в воздухе над девушкой треугольник, словно скреплял этим слова. Потом он обернулся ко мне. Глаза лихорадочно горели на его враз осунувшемся лице, длинные усы обвисли.

— Идёмте. Время речей ещё не настало. Оно начнётся после похорон.

— Здесь?

Он с недоумением воззрился на меня, поджал губы и зло сказал:

— За павшими снарядят отряд, как только мы вернёмся в Эстидак. Никто не бросит своих людей гнить посреди леса.

Когда мы вернулись к карете, то обнаружили, что Оливия скрылась в карте и ожесточённо оттирала её от следов недавнего зверства. Вербер попробовал вразумить её, сказав, что не пристало баронессе лично заниматься уборкой и что он очистит сидения и пол, когда освободится. Девушка в ответ смерила его холодным взглядом, показавшимся мне до странности знакомым. Опухшие веки и раскрасневшиеся щёки почти не портили его величественной презрительности. Наверное, много тренировалась.

— Чрезмерная забота рождает слабость…

— А слабость правителя ведёт к несчастью его подданных, — закончил Вербер, — Пословицы не всегда нужно трактовать буквально.

— У меня нет настроения пререкаться. Чем раньше мы закончим, тем раньше уедем отсюда.