Между двумя романами

Он вышел в другую какую-то комнату, через приемную, к самому начальнику этого комитета. Какое-то время сижу в ожидании. Потом он возвращается, говорит: «Вот, Владимир Дмитриевич, взгляните…» – мой ответ Маккрею, весь испещренный восклицательными и вопросительными знаками и сопроводительными репликами. Он мне помогает, этот зам: «Вот видите, здесь вот начальник пишет… Да… «Уважаемый Маккрей…» Вы что, уважаете врага? Дальше. «К сожалению, я…» Вы что, сожалеете, что не можете поехать к врагу?.. «Благодарю за приглашение…» И вас не оскорбляет, что он предлагает тридцать сребреников для оплаты вашей поездки в США?» И так далее… И начался у меня с этим Кузнецовым спор, крик… Я начал говорить, я хотел как бы закрыть грудью дзот, чтобы защитить нашу страну. «Неужели, думал я, можно вот так, по благословению начальника, посаженного для укрепления нашего международного престижа, посылать за границу такую страшную ересь, грубость? Отвратительно!» Трудно представить, я не смог ничего этого им втолковать! Мне кажется, что эти люди, которые на международных связях… ну, я не со всеми ими знаком… Долматовский у нас когда-то был… Так он, когда меня иностранцы куда-нибудь приглашали, говаривал: «Знаешь, Дудинцев, пошли ты на… – открытым текстом! – эту сволочь». Они, занимающие посты, норовят так закричать… И я вижу, что этим, лезучи из кожи вон, они как-то закрепляют свое положение на выгодном месте, возможность ездить за рубеж, обогащаться. Где-то там представительствовать. И так безобразно пачкают при этом наш мундир… прямо ужасно.

Мне не удалось этого заместителя ни в чем поколебать. Он сбегал несколько раз туда-сюда к начальнику и наконец приносит от начальника отредактированный и перепечатанный текст моего окончательного ответа. О боги! Там было написано: «Господин Маккрей! В мои планы не входит в настоящее время посещать Вашу страну. Если бы я и вздумал предпринять такое путешествие, то не стал бы прибегать к Вашему кошельку. К тому же я сейчас занят, я получил новую квартиру возле небезызвестного Вам нового здания Государственного университета на Ленинских горах и занимаюсь ее меблировкой». Я не смог отстоять своих позиций и подписал этот ответ. Письмо пошло за границу и возымело именно то действие, которого я боялся. Я был просто насмерть сражен ответом Маккрея… Он прислал вежливый, мягкий, полный сожаления интеллигентный ответ. «Уважаемый господин Дудинцев! Получил Ваше письмо. Только теперь я понял, в каком ужасном положении Вы находитесь в Вашей стране. Я никогда не мог предположить, что на писателя может быть оказано такое давление, чтобы он послал в адрес доброжелательно относящегося к нему человека такое страшное письмо. И в знак своего к Вам сочувствия и расположения я посылаю Вам из своей библиотеки «Не хлебом единым» – Ваш роман с моей надписью». Книга, конечно, до меня не дошла, хотя письмо дошло – не знаю, по какому недоразумению.

Почему я подписал? Разрежьте мне грудь, вы увидите – этот вопрос написан у меня на сердце. Я был тогда моложе, я был мягок и слаб. Не знаю… мое ретивое чувствовало, что, подписывая, я проявляю ужасную, преступную слабость. И в то же время уверенность этих власть предержащих, их напор, серьезность, с которой они все это делали… Я был растерян…

В эти же дни был у меня и другой разговор. Разговор с «другом», в чем-то сродни вышесказанному. С Кривицким. В те месяцы, когда выходил мой опус в «Новом мире», Кривицкий был заместителем главного, и я уже рассказывал про «камикадзе», как он советовал Симонову от меня отречься. А тут другая история. Симонова уже в «Новом мире» нет, и в его кресле сидит, хоть и временно, но с достоинством, Кривицкий Александр Зиновьевич…