Между Явью и Навью (СИ)

Яков не стал делать ровным счетом ничего, когда, нагулявшись по золотисто-рыжей, хрусткой листве, Николай с неожиданным, несвойственным ему в жизни напором, притянул его к себе, осторожно ухватившись за тонкую ткань белоснежной сорочки. Да и что он мог сделать? Совершенно не время рассказывать об особенностях разделенных сновидений и уж точно не время отказываться от того, что с такой пылкостью и нежностью ему предлагают. Николай в его руках вмиг становится податлив и мягок, привычно робок и застенчив, компенсируя отсутствие опыта сладкой, тягучей нежностью и полной покорностью.

Он с осторожностью водит ладонями по груди Якова, по плечам, касается шеи несколькими ласкающими штрихами, и с тихим, голодным стоном зарывается пальцами в короткие волосы, прижимаясь гибким, горячим телом, бесстыдно прикрытым лишь ночной рубахой.

Яков, впрочем, и от неё бы избавился. Горячий, голодный до ласки юноша - воплощение мечты о юном, неискушенном любовнике, а Николай именно такой: лучше всякой фантазии, честнее, чище, открытее.

У него ноги подгибаются, и он бесхитростно тянет Якова следом за собой на нагретую солнцем листву, откидываясь спиной на мягкий хрустящий покров и подставляя горячим мокрым поцелуям белоснежную шею и улыбчивые губы.

Счастливым таким выглядит, словно обо всем на свете забыл, а может так и есть, словно простил Якову без остатка ночь, полную кошмаров - а может, и это тоже правда.

Только уследить за временем, целуя тонкие пальцы, острые ключицы и горячий жадный рот невозможно никакими силами.

Якова будит первый хриплый клекот проснувшегося где-то в курятнике петуха.

Совсем не хочется уходить, только не сейчас, когда под руками так отчетливо, так сладко ощущаются изгибы юного тела, терзаемого жарким, томным возбуждением.

- Вам просыпаться скоро, Николай, - поясняет Яков, когда Коля вопросительно изламывает брови, не получив желанного поцелуя.

- Не хочу я, Яков Петрович, - признается Гоголь, взглянув куда-то Якову за спину, на синеву неба и золото еще не начавших опадать крон. - Останьтесь.

- Я-то вернусь, Коленька, но проснуться тебе все равно нужно. Через дюжину минут. Делом займись, найди связь между убитыми девицами. Не отвлекайся, не для развлечений сюда приехали. А мне пора идти.

Николай упрямо пытается удержать Якова, но не слишком напористо, словно опасаясь обидеть непослушанием или разочаровать. Отпускает, ныряя в предрассветный сон без сновидений, а Яков, прежде чем выбраться из нагретой постели, гладит его по волосам, подмечая, как юный писарь тянется к его рукам даже во сне.

========== Часть 6 ==========

Воскресное утро в Диканьке выдается шумным, на утреннюю службу из домов высыпают люди в более нарядной, чем обычно одежде, а маленькая старая часовня оглашает округу негромким и незатейливым перезвоном.

Яков нарезает очередное алое яблоко ножом, задумчиво отправляя кусочки в рот, пока наблюдает за редким, но целеустремленным потоком людей. Заняться ровным счетом нечем - нужно, чтобы Николай раздобыл имена всех покойниц тридцатилетней давности, тогда можно будет наведаться на кладбище, уже целенаправленно, хотя надежды на покойников мало - им только у Тёмного в видениях вольготно, но даже там Яков молодых девиц не видел, сколько не приглядывался. Дурное дело, ой дурное.

Яков сидит на столе у постоялого двора, поставив ноги на лавку и ловя на себе задумчивый взгляд только трех ведьминых кошек, разгуливающих по двору хозяйками. Кошки как кошки, ничего особенного - мышей ловят, да на нечисть пялятся, как они обычно и делают.

Близко не подходят, чувствуют, что Гуро совсем не ценитель их общества, но поглядывают иногда.

А больше, конечно, никто не видит, даже Николай, вышедший на крыльцо. Писарь зябко кутается в неизменную свою крылатку, оглядываясь по сторонам растерянней обычного, и через минуту раздумий отправляется в сторону дома Бинха. Яков за ним не идет, но надеется, что Николай его совету внял и возьмется за дело.

- Тятя говорит, нельзя на столе сидеть, - строго сообщает Якову тонкий детский голосок откуда-то с уровня его сапог. Гуро с изумлением рассматривает маленькую девочку в тяжелом в пол кафтане и теплом платке, из под которого выбиваются пряди белокурых волос. В руках у девочки потрепанная и явно любимая кукла, а глаза синие и строгие.

- И кто у нас тятя? - Яков наклоняется поближе к ребенку, стараясь не испугать, но испуганной девочка и не выглядит, скорее уж праведно возмущенной. - И тебя как зовут?

- Тятя кузнец, - гордо объясняет девочка, все еще буравя Якова сердитым взглядом. - А меня Василиной звать.

То, что отец у девочки кузнец, конечно, многое объясняет - эти всегда где-то возле самой грани ходят, а иногда это умение и детям их передается, особенно в малолетстве.