Между Явью и Навью (СИ)

- Вот и хорошо, душа моя, - Яков поднимается на ноги первым, и с полминуты смотрит сверху вниз на макушку Николая, который не смеет поднять взгляда и все смотрит Якову под ноги. Погладить его по голове кажется таким естественным, таким оправданным желанием, что Гуро себе это позволяет - легонько треплет длинные темные пряди, и ободряюще улыбается поднявшему голову Николаю. - Я к вам вечером наведаюсь, вы уж постарайтесь сегодня не пить всякую дрянь.

Бомгарт в воскресенье действительно обходится без собутыльника, точнее без собутыльника в лице Николая - в доме доктора собираются какие-то деревенские пьянчужки, благостно слушающие пламенную речь доктора о чем-то своем, медицинском.

Хоть и материалист, хоть и пьяница, но какое-то уважение Яков к нему испытывал. Не в профессиональном своем природном качестве, а просто как к человеку умному, одаренному и без сомнений глубоко несчастному.

Николай же стал еще большим предметом беспокойства для Якима, чем когда надирался по вечерам вонючим деревенским самогоном. Оно и понятно - за работу Николай взялся с таким усердием, словно собирался Якову условие поставить - вот, я все ваши задания выполнил, давайте, Яков Петрович, оживайте, чтоб я перестал сомнениями терзаться.

Зарылся в бумагах сначала в кабинете Бинха, но, видимо, надоел ему смертельно - торчать у себя весь день начальник полиции явно не имел желания, как и помогать Гоголю хоть чем-либо. Так что Александр Христофорович снарядил Гоголю в помощь пару крепких парней, в том числе и своего верного Тесака, который трепался без умолку, и те дотащили кипу документов Николаю в комнату.

Тесак болтал о разном, в основном о бесполезном - вот жаль, что он не на тридцать лет старше, по одной его болтовне можно было бы восстановить события с доскональной четкостью, ну а уж где он приврет Яков заметит. Но сейчас от его способности запоминать ворох не особо нужной информации никакого толка, да и Николая отвлекает - тот кивает, кивает в такт рассказам, да бездумно скользит взглядом по ветхим бумагам, рискуя упустить что-нибудь важное.

На помощь приходит Яким - ворчит про то, что барину отобедать бы надо, раз завтрак пропустили, и под привычную перепалку Николая со своим слугой заскучавший Тесак уходит искать интересных слухов да сплетен в другом месте.

Николай настаивает, что не голоден, что у него много дел и что ему вообще не до дурацких идей Якима, на что верный слуга не обижается, но снаряжает на кухне угрожающе тяжелый поднос с источающей аппетитный аромат едой, и даже находит где-то бутылку довольно-таки приличного - уж по сравнению с самогоном несложно - вина.

Николай, кажется, всерьез настроен сопротивляться, и Гуро, не в силах смотреть, как глупый мальчик отказывается от хорошей еды, махнув рукой, уходит прогуляться, отчасти надеясь, что его отсутствие поблизости притупит вспышку преданности работе и дурацкой самоотверженности.

Возвращается Яков вечером, бесцельно побродив по окраинам, понаблюдав, как в воздухе сгущается что-то темное, зыбкое, предвещающее беду. Отточенное за века чутье подсказывает Якову, что сегодня-завтра на столе у талантливого пропойцы-доктора окажется еще один обескровленный девичий труп.

Яков надеется, что девичий, потому что что-то его заставляет сомневаться. Не мысль даже, не идея, а просто опасение свербит где-то в голове назойливым сверчком.

Николая Гуро находит за столом, спящим. Опять видно отослал слугу спать и уселся за бумаги, да так и уснул, несмотря на непоздний еще час. Среди общего беспорядка на столе выделяются две стопки - одна побольше, со всеми выданными Бинхом документами, другая сильно поменьше и в стороне - отложенные, выбранные Николаем бумаги. Все остальные ровным ковром устилают немаленький стол, а поверх лежит новый лист с полудюжиной выведенных на нем имен с датами рождения и смерти.

- Вот стоит только прикрикнуть, - посмеивается Яков, с каким-то уже ставшим привычным удовольствием зарываясь пальцами в мягкие пряди. - И работа пойдет полным ходом.

Имена эти Якову встречались на кладбище, ничего примечательного у этих могил он не увидел, впрочем, вообще ничего примечательного на кладбище не было, что для глухой полтавщины весьма подозрительно. Даже какого-нибудь подозрительного вурдалака, только мавки у своей мельницы плещутся, но мавки это ведьмины заслуги, к делу отношения не имеющие. Так-то мельница подальше будет, чем кладбище.

Николай что-то ворчит во сне, поворачивая голову, чтобы устроиться щекой на сложенных на столешнице руках. Свеча на столе уже догорает, и в комнате мало света, полумрак, в котором лицо юного Тёмного выглядит совсем уж беззащитным. Мягкая линия губ, несчастный излом бровей, печальная складка между ними.