Между Явью и Навью (СИ)

Зацелованные красные губы выглядят заманчивым ярким пятном на белизне гладкой кожи, Яков гладит их пальцами, прежде чем поцеловать Николая снова, прежде чем уложить его на постель и раздеть, не отрываясь от сладких, все так же вересковым медом горчащих губ.

Обнаженную кожу вмиг обдает холодным, сыроватым воздухом, стоит остаткам одежды, вместе с одеялом упасть куда-то в изножье, но бесу холод не страшен, а Николаю, бережно распятому под ним, холод не грозит.

- Тише, душа моя, тише, - успокаивающе шепчет бес, целуя дрожащие прикрытые веки и взмокший от волнения висок, пока рукой скользит между раздвинутых ног, прикасаясь так, как Николай и помыслить в жизни не смел.

- Яковпетрович, - слитно выдыхает Николай, вжав пальцы в предплечье Якова и напрягшись в его руках, словно натянутая тетива.

- Давай уж по имени, Коленька, - усмехается Гуро, повторяя мягкое, осторожное движение пальцами, от которого Гоголь закусывает губу, зажмуриваясь и мотая головой в ответ на такое бесстыдное предложение.

Поцелуи вдоль шеи, по плечам и ключицам, по рвано вздымающейся груди возвращают ему и спокойствие, и толику возбуждения, медленно но верно разгорающегося под умелыми, нежными прикосновениями.

Осмелев, Николай перестает даже комкать простынь, и несмело прикасается к бокам Якова, пересчитывая кончиками пальцев дуги ребер. Блаженно вздыхает, услышав тихий, одобрительный звук, перемещает ладони на спину и шею, и словно неожиданно для самого себя, подается навстречу, срывая с губ Якова довольный, едва слышный рык.

- Потерпи немного, душа моя, - шепчет Яков в уголок приоткрытых в беззвучном стоне губ.

- Мне хорошо, - скуляще признается Николай, повернувшись и ткнувшись Якову лицом в шею. - Боже мой, мне так…

- Будет больно, - лгать не хочется, да и не остановит это уже ни одного из них. - Но недолго. Я тебя сберегу. Веришь мне? - слова хоть и даются с трудом, но выходят искренними.

- Верю, - Николай подставляет лицо поцелуям, замирая и переставая дышать от самого первого глубокого движения Якова. На глазах выступают слезы, вмиг скатившись к вискам, и Гуро собирает соленую влагу губами, успокаивая юношу ласковыми словами и поцелуями.

Николай улыбается, чуть болезненно, красиво, распахивая прозрачно голубые глаза, чтобы взглянуть на Якова, и в награду получает нежный, долгий поцелуй, постепенно заставляющий его забыть обо всем, вновь распалиться острой, плавящей жаждой, выгнуться в ласкающих руках, давая понять, что тело его, ищущее удовольствия, готово к большему.

Так хорошо в нем, на нем, с ним - словами не передать.

…Коленька… - шепчет Яков в истерзанную поцелуями шею, зарывшись пальцами в длинные мокрые пряди, и двигается плавно, глубоко и сильно, как сам любит, как Коленька просит, цепляясь пальцами за шею и бедрами каждое движение встречая, словно создан именно для этого, Яковом задаваемого ритма.

… душа моя… - впечатывает поцелуем в распахнутые мягкие губы, удерживая его, задрожавшего, падающего за грань, в своих руках. Между телами вмиг становится влажно, липко и горячо, а напряженные, мгновение назад дрожавшие в удовольствии мышцы гибкого юного тела расслабляются, чтобы уже через несколько минут, наполненных поцелуями, снова вздрогнуть в новой волне возбуждения, так и не отпустив Якова от себя.

Остаток ночи проходит так быстро, что Гуро едва успевает спохватиться, чтобы дать Николаю поспать хоть пару часов до рассвета, и то Гоголь строго ставит условие - не уходить, его не разбудив. Яков его, впрочем, понимает - кому бы хотелось проснуться в одиночестве после такой жаркой любовной ночи? - и обещание дает.

А Николай, видимо, чтобы бес и не помыслил сбежать, удобно укладывается головой ему на грудь, засыпая. Узкая ладонь с длинными пальцами замирает под ребрами, дыхание щекочет шею, и никакие дурные сны Тёмного не тревожат. Поэтому Гуро и не спит - позволяет себе насладиться близостью и теплом, почти невесомо прикасаясь губами к темноволосой макушке.

Но с первыми рассветными лучами, серо-розовым светом разбивающими предутренний сумрак, Николая приходится потревожить - обещал ведь. Яков бы и остался, да Яким все равно с утра пораньше к барину заглянет воду стылую унести, так что одна морока от такой задержки. Но Яким еще спит, да и Николай не горит желанием открывать глаза, вместо этого он со сна бесстыже скользит ладонью по телу Якова под одеялом, и шумно вздыхает, прикоснувшись пальцами к недвусмысленно очевидному чужому возбуждению.

Кончики пальцев трепетно смазывают выступившую влагу, и, тихо застонав, Николай всем телом тянется ближе, жалобно выдохнув в шею:

- Шевелиться совсем сил нет…

Яков лукаво, довольно щурится и, прижавшись губами к виску, предлагает:

- Назовешь по имени - и шевелиться не придется.

Губы Николая растягивает блаженная улыбка, он артачится всего несколько мгновений, для вида, а потом ничуть не уступая и самому Якову в лукавстве, шепчет в губы:

- Яшенька, пожалуйста…