Между Явью и Навью (СИ)

- Куда собралась? - Гуро качает головой и выпрямляется, поудобнее перехватив трость - мавка вздрагивает, видит, что там внутри за клинок. - Девка ты, видно, умная, Оксана. Вот тебе задание от меня лично - приглядывай за Николаем, когда он здесь блуждает. Не убережешь - меня зови. Сама ему навредишь - знаешь, что будет…

Мавка медленно кивает, едва глянув Гуро в глаза.

- Не собираюсь я ему вредить, - сердито бросает она, словно Яков и сам этого не видит. - А приглядеть - и без ваших наказов пригляжу. Им, таким, всегда среди мертвых проводник и друг нужен. А вы, барин, не подходите, вы больно живой.

Как будто этого Яков тоже не знает. Удивительно другое - что бестолковая деревенская утопленница в таких вещах разбирается. Это-то как раз очень на руку.

- Но вас кликну, если сама не справлюсь, - серьезно кивает Оксана.

На том и сговорились. Уже неплохо.

В два часа по полуночи Гуро имеет сомнительное удовольствие наблюдать за тем, как Николай - без крылатки и сапог - последние, впрочем, он несет в руках, тихой сомнамбулой проходит в свою комнату и, не раздеваясь, валится на кровать, как покойник в гроб, только руки на груди не скрещивает.

Яким уже спит, да что уж, вся деревня спит, кроме Якова, который на сон время тратит только удовольствия ради, так что больше понаблюдать за этим безобразием некому.

Николай пахнет землей и лесом, а еще застоявшейся гнилой водой - так мавки всегда и пахнут. Хмурится во сне, словно опять что-то неприятное видит, но Гуро уже не лезет в его голову, просто кладет ладонь на холодный мокрый лоб и неторопливо, не подглядывая, приводит чужие мысли в порядок, приглаживая, успокаивая.

Ну что ж, у спящего-то и разрешения не спросишь, так ведь?

Дыхание писаря понемногу выравнивается, успокаивается, глубокая складка, неуместно выглядящая на юном лице, разглаживается и веки перестают дрожать - тогда Яков и руку убирает, еще раз оглядывая Николая и покачивая головой.

Сказал бы кто, что Якову придется приглядывать за юным Темным - Яков бы поверил. Но что делать это придется, взяв в напарницы по ту сторону мавку - вот это действительно забавный казус, почти не укладывающийся в голове.

Гуро отгоняет желание прямо сейчас наведаться к Бинху и надрать ему уши за сокрытие материалов по делу: остается только надеяться, что Николай не забудет рассказанное ему утопленницей, а то довольно непросто будет объяснить, откуда у господина столичного следователя такие сведения. Прежде всего - самому Николаю, перед остальными отчитываться Гуро и не собирался.

Но тот - вот умничка - с самого утра, за завтраком еще, как на духу выкладывает Якову все, что с ним вчера произошло, все что помнит, хотя сам еще трясется то ли от холода, то ли от избыточного нервного напряжения.

- Вы чай-то пейте, Николай Васильевич, пейте, - Яков неодобрительно смотрит на тонкие дрожащие пальцы, обнимающие горячую кружку. Замерз все-таки. Да еще и нервничает. Крылатку свою потерял, таскался всю ночь босой по лесу.

Нет, ну ровно как ребенок.

Пока Гоголь старательно следует его совету, Яков окликает хозяйку постоялого двора, спрашивает про мельницу, и вот тут-то происходит странное. То есть еще более странное, чем Гуро уже в этой деревне насмотрелся.

Яков видит ведьму. Только когда Ганна, ответив, что мельницы давно уж нет, смотрит на Николая, Яков наконец-то углядывает старушечье лицо под моложавой кожей, седые космы под аккуратно убранными черными кудрями и согнутое едва не вдвое сухое тело за стройным станом. Ведьмы, хоть и живут долго, стареют еще быстрее людей - в чем удовольствие большую часть жизни проходить старой развалиной, только с виду кажущейся молодой, Яков совсем не понимал. Да и ведьм не любил. Они, если по хорошему, еще хуже Светлых. Те просто молчат - а эти и наврут с три короба, и себе подчинить попытаются, да еще и вреда от них завсегда больше, чем пользы.

Вот знахарки Гуро нравились - варят свои отвары, кого врачуют, кого травят, с темным миром связываются неохотно, но вежливо, уважительно.

А эти - тьфу, морока одна.

Вот и Ганна - сразу видно, что одна морока. С Всадником связана, но не она его вызывает. Сила, темная, живая, текучая, не от неё исходит, не её воле подчиняется местный кошмар, а напротив - ею кто-то извне управляет, но издали, не напрямую, не отследишь. А сказать ничего не скажет - ни бесу, ни ангелу, ни самому Господу Богу, хоть живая, хоть после смерти.

А уж на Темного такой взгляд бросает, что Николай чуть чашку из рук не выпускает. Впрочем то, что ведьма пялится на Тёмного, Гуро только на руку - беса, сидящего под боком она не видит, даже не чует.

Прогулка к старой заброшенной мельнице ничего особенного уже не дает - разве что Николай находит свою крылатку, Яков выслушивает историю о старых убийствах, а Бинх мучительно нервничает, доставляя Гуро ни с чем не сравнимое удовольствие.

Красота да и только - к Якову даже почти утерянное благодушие и хорошее настроение возвращаются, но ровно до тех пор, пока Николай, краснея, заикаясь и мямля не спрашивает у него насчет проверенного мозгоправа.