Между львом и лилией

Брэддок нахмурился. Скрэнтона он ожидал завтра в течение дня, причем тот всегда докладывал лично, хотя обычно и в сопровождении Хэйза. А тут и сам он не пришел, и его люди появились на день раньше, и, видите ли, дело у них срочное. Да еще и в шесть часов пополудни, незадолго до ужина. Ладно, посмотрим, что у них такое произошло, что не могло подождать до завтра. И пусть пеняют на себя, если это окажется пустяком…

– Генерал, – сказал появившийся в проеме Хэйз, – простите нас, но у нас тут… – он посмотрел на вошедшего вслед за ним спутника, что тоже удивило Брэддока, и продолжил:

– Генерал, мистер Адамс объяснит ситуацию получше меня.

Последний с полупоклоном начал:

– Генерал, недалеко от заданного маршрута находится деревня недружественных индейцев. Причем два года назад их там не было. Они напали на нашу группу, отправившуюся в деревню под командованием самого мистера Скрэнтона для переговоров с индейцами; согласно приказу, мы оставались на базе и в перестрелке участия не принимали, а в случае подобных столкновений должны были предупредить вас.

– Что с Джонатаном Оделлом?

От Брэддока не ускользнуло, что оба траппера переглянулись, после чего на этот раз ответил Хэйз:

– Мистер Оделл в это время находился в лесу в сопровождении Гранта и Вильсона. Услышав перестрелку, они должны были точно так же отправиться в направлении базы главного отряда.

– Понятно… Что скажете, мистер Вашингтон?

– Генерал, я бы завтра с раннего утра взял с собой ополченцев и разобрался с краснокожими.

– Почему не регулярные части войск Его Величества?

– Генерал, все-таки у них нет опыта борьбы с индейцами. Не говоря уж о том, что их мундиры видны за милю, и, кроме того, у них нет опыта боев с индейцами.

– Мистер Вашингтон, ценю ваш пыл, но ваши ополченцы уже показали себя у форта Несессити. Все, на что они были способны – перебить малочисленную делегацию, которая даже и не думала начинать боевых действий. А что было после прихода регулярной французской армии, вам напомнить?

Вашингтон с видимым усилием совладал собой и ответил:

– Генерал, но ведь, как вы сами и подчеркнули, там мы воевали с французской армией, а не с кучкой индейцев.

– Мистер Вашингтон, как меня информировали, у вас даже был какой-то союзник среди индейцев, без которого вас бы разбили еще раньше. Как бы то ни было, если крупного боестолкновения все-таки не было, нам лучше попытаться с индейцами договориться – я бы даже подумал о попытке перетянуть их на нашу сторону. Да, и сколько там дикарей, мистер Хэйз?

– Генерал, мы не были вблизи деревни, но, судя по количеству дымов, полагаем, что около шестидесяти воинов.

– Не были вблизи деревни? Откуда же вы знаете про недружественных индейцев и про боестолкновение?

– Деревню мы видели с холма, где мы устроили базу. Перестрелку мы услышали примерно в полутора милях от базы, на пути следования наших ребят.

– Мистер Вашингтон, мои инструкции остаются неизменными. Возьмете с собой этих господ, они покажут вам дорогу. А пока распорядитесь, чтобы их накормили и определили на ночлег.

* * *

12 июня 1755 года. Деревня Аткваначуке.

Томас Форрестер Вильсон, пленник сасквеханноков.

Посреди деревни возвышались три столба. К каждому из них был привязан голый бледнолицый – к правому – Скрэнтон, к среднему – Грант, который посреди индейцев впервые не казался гигантом (хотя, если честно, те странные белые, которые повязали нас, размерами от сасквеханноков отличались мало). А на левом, притороченный крепкими кожаными ремнями, висел ваш покорный слуга, Томас Форрестер… ну, скажем, Вильсон собственной персоной.

Нечто подобное тому, что сейчас происходило с нами, я уже успел повидать, только в деревеньке ленапе, севернее этих мест. Произошло это после того, как на них напали мохоки; ленапе вышли из схватки победителями, и двух оставшихся в живых мохоков они точно так же привязали к столбам, и дали свободу своим женщинам. Я, как назло, прибыл в Туманараминг (так именовалась сия метрополия) в тот самый момент, когда то, что осталось от второго мохока, кричало и извивалось от боли, а первый, обугленный, уже валялся перед столбом. Так что, похоже, и мне предстоит та же участь. Впрочем, после всего, что со мной произошло, за жизнь я не очень-то и цеплялся, и единственное, о чем я молил Господа (что я, если уж по совести, делал слишком редко) – это встретить свою кончину достойно.

Здесь, как и у ленапе, главными мучителями были женщины. Первым принялись за Скрэнтона, но не прошло и десяти минут, как его – после того, как ему прижгли гениталии – скрутила судорога, и я сказал по сасквеханнокски:

– Сердце. Уже не жилец.