Между Москвой и Тверью. Становление Великорусского государства

130 Крайняя скудость наших сведений о русско-татарских отношениях XIII и начала XIV в. (едва ли случайная, так как замалчивание или по крайней мере смягчение фактов, тягостных или противоречащих воззрениям и тенденциям книжника-летописца, – характерная особенность наших летописных сводов) не даст возможности учесть результаты татарской политики Александра Невского. Быть может, ими объясняется отсутствие иных, кроме одного – приведенного выше, следов татарских десятников, сотников, тысяцких и темников? Вопрос о времени, когда сбор дани и выплата татарского «выхода» ордынским властям перешли в руки князей, неразрешим с достаточной определенностью. Не знаем, в чем состояла «ослаба от насилья татарского» по смерти хана Берке (ум. 1266 г.), отмеченная в летописных записях (ПСРЛ, т. X, с. 145). С.М. Соловьев отметил, что после 1269 г. (когда упомянут Амраган, великий баскак владимирский) нет больше помина о баскаках; что после переписи 1275 г. «не упоминается больше о перечислении – ясный знак, что ханы по разным причинам» начали оказывать доверенность князьям и что последние взяли на себя доставку дани в Орду», что кн. Андрей Александрович обвинял перед ханом брата в. к. Дмитрия в уклонении от уплаты дани. И Соловьев говорит об «удалении баскаков, численников и сборщиков дани» без возможности датировать и различить моменты этого освобождения Руси от постоянного и непосредственного воздействия ордынских властей. Однако terminus post quem для этого процесса – время Александра Невского? Надо признать, что активная роль княжеской власти в удовлетворении татарских требований и постепенное вытеснение прямых агентов власти хана с Руси началось с его времени. См. С.М. Соловьев «Ист. Рос.», кн. 1, ст. 1158. Русская письменность сохранила память об Александре Невском как о «хранителе и заступнике» Русской земли (Мансикка. Житие Александра Невского, с. 101).

131 Новг. I, с. 274,277 и 281; ПСРЛ, т. V, с. 190; т. VII, с. 163.

132 Никоновская летопись разделяет ростовское и белозерское княжение с 1238 г., переделав запись своего источника: «А в Ростове седоста Васильковичи Борис да Глеб на княжение» (см. ПСРЛ, т. IV, с. 34) в такую формулу: «А князь Борис Василькович сяде в Ростове, внук Константинов, правнук Всеволоже, праправнук Юрия Долгорукого, прапраправнук Владимира Мономаха, пращур Всеволож, прапращур Ярославль, прапрапращур великого Владимира, а брат его князь Глеб Василькович сяде на Белоозере» (ПСРЛ, т. X, с. 113). Книжник, ее составитель, не согласовал этого с сохраненным и в его труде известием 1251 г.: «Князь Глеб Василькович [внук Константинов, правнук Всеволож, праправнук Юрия Долгорукого] иде на Белоозеро, в свою отчину» (там же, с. 138; ср. Лаврент. лет., с. 449; т. VII, с. 159). А.В. Экземплярский полагает, что Белозерский «удел мог существовать даже ранее 1251 г., хотя Глеб и жил пока в Ростове» (Указ. соч., т. II, с. 155, примеч. 455); понимать это надо так, что возможно предназначение кн. Глебу Белозерского княжения по ряду отца, если он успел его сделать, или по «уряженею» князей-родичей с великим князем относительно малолетних ростовских князей, когда они «посажены» на ростовское княжение.

133 Лаврентьевская летопись, с. 451. Перед тем Глеб ездил в Монголию к великому хану. В 1276 г. братья ходили в Орду с другими князьями по зову хана Менгу-Тимура в поход против ясов. Борис умер в Орде перед походом, а Глеб вернулся на ростовское княжение.

134 Лаврентьевская летопись, с. 451: в 1256 г. «князь Борис поеха в Татары, а Олександр князе послал дары; Борис же быв у Улавчия, дары дав и приеха в свою отчину с честыо». Никоновская поняла по-своему: «Князь же Борис Василькович Ростовской иде в Татары со многими дары; также и Александр Ярославич посла послы своя в Татары со многими дары» (ПСРЛ, т. X, с. 140—141).