Мы ползли вниз с нашего плато, к речке, в которой я ловил форель. По пути нам встретились хвойные заросли. Ветви облепило мерзлым снегом. Заденешь такую – и получишь тяжелый заряд снега в спину.
Где-то через час, когда позади осталась примерно миля, она сказала:
– Простите, док, но мы еле тащимся. Не хотите поднажать?
Я рухнул в снег рядом с ней, тяжело дыша. Моя грудь судорожно вздымалась и опадала в разреженном воздухе, ноги отваливались. Посмотрев на меня, она похлопала меня по лбу.
– Дать вам бодрящего напитка?
– Сделайте одолжение!
– Знаете, о чем я думаю?
– Лучше не знать, – ответил я, чувствуя, как по спине у меня бегут струйки пота.
– О том, что сейчас в самый раз пришелся бы чизбургер. – Я кивнул. – Двойной. С двойным сыром.
– Ясное дело.
– С помидорами. Только чтоб вкусные! С лучком. Ну, и кетчуп, горчица, майонез.
Сверху падали белые ватные хлопья. Очередной авиалайнер чертил в небе полосу на высоте 30 тысяч футов.
– Пусть бы добавили огурчиков.
– И две порции картошки, – подхватил я.
– Я бы, кажется, слопала сейчас дважды по столько.
Я показал на небо.
– Это жестоко: мы видим их как на ладони, а они нас нет.
– Почему бы не развести большой костер?
– Думаете, это поможет?
– Вряд ли. Но нам стало бы легче. – Потом она перевела взгляд в ту сторону, куда мы тащились. – Ладно, впрягайтесь. – Она постучала по крылу. – Эта штуковина сама по себе не ездит. Что-то я не вижу места для батареек.
– Вот и я час назад это понял. – Я поднялся и немного прошел вперед. – Сделаете мне одолжение?
– Лучше не рискуйте.
Я дал ей чистую бутыль.
– Нам нужно много питья. В пути набейте бутылку снегом и засуньте к себе в мешок, чтобы растопить снег своим теплом. К чему нам есть холодный снег? Не возражаете?
Она взяла бутылку, открутила крышку.
– Можно задать вам вопрос?
Было градусов двадцать мороза, но у меня тем не менее взмок от пота лоб. Я стянул с себя куртку, чтобы она не промокла, и потащил «сани» раздетым. Все равно я обливался потом. На ходу это было не опасно, но плохо при остановках, потому что не было возможности обсохнуть и согреться. Приходилось сразу раскладывать костер и сушиться, и только после этого помогать Эшли.
– Валяйте.
– Что это была за голосовая почта?
– Какая голосовая почта?
– Которую вы слушали при взлете.
Я откусил от нижней губы засохшую корочку.
– Мы разошлись во мнениях.
– О чем?
– Разошлись, и все.
– Не хотите говорить? – Я пожал плечами. Она усмехнулась. – Она права?
Я, не глядя, кивнул.
– Да.
– Это радует.
– Не понял.
– Когда мужчина признает, что его жена права в чем-то важном.
– Я не всегда был таким.
– Пока вы разглагольствовали, у меня созрел новый вопрос. Вы говорили что-нибудь обо мне в свой диктофон?
– Только в медицинском смысле.
Она протянула руку.
– Дайте его сюда.
Я улыбнулся и отказался.
– Значит, говорили. – Она приподняла одну бровь.
– То, что я записываю на диктофон, не имеет к вам никакого отношения.
– Значит, сознаетесь? Говорили обо мне?
– Как врач, ставящий диагноз пациенту.
– Никаких личных суждений? Никакого шепота у меня за спиной?
Существовал единственный способ ее убедить. Я отмотал запись назад, нажал «воспроизведение», максимально увеличил громкость и сунул ей диктофон. В морозном воздухе зазвучала моя последняя запись для Рейчел. Эшли навострила уши.
Когда запись закончилась, она аккуратно взяла диктофон двумя пальцами и отдала мне.
– Вы не солгали.
Я засунул диктофон в карман, поближе к сердцу.
Она долго смотрела на меня, борясь с желанием задать вертевшийся на кончике языка вопрос. Я знал, что рано или поздно он прозвучит. В конце концов она не вытерпела.
– Почему всякий раз, когда я вспоминаю про диктофон, вы будто воды в рот набираете? – Бровь привычно взлетает на лоб. – Вы чего-то недоговариваете?
Я сделал глубокий вдох, но воздуха все равно не хватило.
– Молчание не засчитывается за ответ.
Новый вдох.
– Мы с Рейчел… расстались.
– Что вы сделали?
– Поссорились. Получилась крупная ссора, и теперь мы заняты решением… пары вопросов. Диктофон – полезное подспорье.
Она с сомнением посмотрела на меня.
– По ее голосу не скажешь, что она хочет расстаться.
– Вы о чем?
– О голосовой почте.
– Все непросто…
– Мы тонем в снегу уже одиннадцать дней, вы вправляете мне ногу, зашиваете мне голову, даже вытираете мне задницу – и только сейчас изволите признаться, что расстались с женой?
– Я действовал как ваш врач.
– Как насчет остальных девяносто девяти процентов времени, когда вы действовали как мой друг?
– Я не думал, что это так важно.
Она протянула руку.
– Давайте сюда.
– Что?
Она подставила ладонь.
– Кладите.
– Хотите сломать, выбросить, сделать так, чтобы он перестал работать?
– Нет.
– Вы вернете его мне?
– Верну.
– В рабочем состоянии?
– В рабочем.
Я отдал ей диктофон. Она покрутила его в руках и включила запись.