«Месяц», — подумал он. У него был месяц, чтобы придумать, как выйти из сложившейся ситуации. Он должен сохранять спокойствие, продолжать покрывать Оксану, и должен найти способ переместить свою дочь в безопасное место. И он должен как-то предупредить свою семью. На данном этапе в опасности были все. Он должен связаться со Скарлетт — предупредить её о рисках, которым она подвергается, и сообщить о происходящем. А потом он хотел поговорить с ней, дать правдоподобные объяснения всего, что ей наговорил и сделал за последние два месяца. И признаться в своих чувствах. Матиас ещё ясно не осознал, каким образом Скарлетт смогла проникнуть в него так глубоко и за такое короткое время — во все мысли, в каждую мечту, в каждое желание. Всё же это случилось.
* * *
Через несколько дней рутина больницы стала для Матиаса обнадеживающей и приятной компанией. Его глаза были обработаны и перевязаны, чтобы улучшить лечение инфекции, которая появилась после нескольких дней госпитализации. Он перестал интересоваться, вернется к нему зрение или нет. Об этом он узнает по окончании лечения антибиотиками и только тогда начнёт беспокоиться. Каждое утро его будили в семь: мыли, обрабатывали раны, давали лекарства и кормили. Медсестры всегда работали одни и те же, вероятно, по соображениям безопасности. Врачи делали обход незадолго до обеда. Они проверяли раны и глаза. После обеда день тянулся бесконечно.
Сегодня вечером ему разрешили позвонить Глории и дочке. Женщина рассказала Матиасу, что за ними присматривает полиция и они в безопасности. Он вздохнул с облегчением, потому что это было единственное, что серьёзно его беспокоило. Он узнал, что Элизабет и Глория вместе с людьми, которые заботились о них, и что девочка очень радовалась их компании. Когда спросил, кто они, Глория ответила лаконично:
— Два федеральных агента и адвокат. Не волнуйся, Мати, они защищают и любят Элизабет. Ты думай о выздоровлении и тогда скоро к нам присоединишься.
После вечернего звонка пришла Мария — медсестра из ночной смены, чтобы помочь ему помыться и подготовиться перед сном. Это была очень разговорчивая молодая женщина итальянского происхождения. С ней единственной он мог обмениваться репликами, не связанными с нападением или состоянием здоровья. Матиасу нравились те нормальные моменты, те минуты, пока она заботилась о нём, рассказывая о своей безумной и большой семье, словно они друзья. Прошло почти четыре недели, как Матиас находился на стационарном лечении, и этим вечером он привычно услышал, как открылась дверь палаты.
— Добрый вечер, Мария, — сказал он, как всегда, когда слышал, что женщина входила. Но вместо обычного ответного приветствия Матиас услышал наполненный болью тихий всхлип, который обеспокоил его.
— Мария? Что происходит? Тебе плохо?
— Нет. Всё в порядке. Ничего страшного, — ответила женщина таким тихим голосом, что едва было слышно. Казалось, она сдерживает слёзы.
«Почему она такая грустная сегодня вечером? Почему такая молчаливая? Куда делась её ирония?» — подумал Матиас.
Он вспомнил, как накануне девушка рассказывала ему о встрече с молодым человеком, который ей очень нравился, и подумал: она грустит из-за того, что что-то пошло не так. Поэтому Матиас попытался её подбодрить.
— Твой друг плохо повёл себя? Я не могу поверить. В таком случае он идиот! Ты слишком забавная девушка, чтобы разочаровать ожидания кавалера. И сама говорила, когда я тебя увижу, то сразу влюблюсь, потому что ты выглядишь как эта шикарная актриса... как её зовут...? Помоги мне…
Но ответа не последовало, Матиас только слышал, как она хлюпает носом, словно плачет.
— Мария, прошу тебя. Ты меня пугаешь, что происходит?
Женщина ответила шепотом.
— Я не Мария. Мне жаль…
Матиас напрягся. Этот голос... Возможно, он спал? Или бредил? Он снова находился по эффектом психотропных препаратов?
Продолжая размышлять о своём психическом равновесии, он услышал, как медсестра направилась в ванную, чтобы приготовить миску с тёплой водой. Вернувшись в палату, она подошла к нему и села рядом, сохраняя молчание. Затем Матиас услышал легкий звук от погружения в теплую воду мягкой губки и ощутил облегчение от медленных, нежных, деликатных движений по коже.
— Как тебя зовут? — спросил он, но она не ответила. Просто высушила ему лицо мягкой тканью.
— Почему ты не говоришь? Я что-то сказал или сделал, что тебя расстроило? Извини, я думал, что говорю с девушкой, которая заботилась обо мне в течение трёх недель. Она единственная, с кем в этом месте могу поболтать... Я не хотел тебя раздражать.
— Ничего, всё хорошо… — пробормотала она, расстёгивая пуговицы на пижамной рубашке, чего Мария никогда не делала. И звук её голоса вновь душераздирающе напомнил Скарлетт.