— Мы это знали, Скарлетт. Из отчетов всё ясно. Но теперь он вне опасности, и мы заберём его домой.
— Он весь в ранах и синяках. Все волосы сбриты. Глаза перевязаны. Его голос. Его голос такой уставший. Эта сволочь сломила его. Я хочу её смерти. Я хочу убить её своими руками... Как она могла?
Клейтон дал ей время успокоиться. Он обнимал и раскачивал, пока Скарлетт продолжала плакать, всё тише и тише, пока у неё не осталось слёз.
* * *
В последующие дни Скарлетт посещала Матиаса каждый вечер. Она понемногу рассказывала подробности, полученные в результате расследования, и он слушал её не показывая ни малейшего намека на удивление, потому что уже знал всё. Он знал о сомнительных сделках женщины, которая его купила, знал без сомнения, что она сумасшедшая, и всё же остался с ней и позволил делать всё, что она хотела. Матиас приходил от этого в ужас. Его пригвоздило чувство вины, стыд и вера в то, что он такой же грязный, как и те, кто довёл до полусмерти. Природная сумрачная душа мешала Матиасу показать свои чувства, и Скарлетт снова не знала, как справиться с таким отталкивающим отношением.
Однажды вечером, в разгар своей депрессии, Матиас сказал ей то, что она никогда не хотела слышать из его уст:
— Было бы лучше, если бы она меня убила. Никто не рисковал бы сейчас из-за меня.
Скарлетт вскочила со стула рядом с кроватью, в ярости и разочаровании.
— Как долго ты собираешься брать на себя вину, а? Что это, Матиас? Обычный способ от всех удалиться? Чтобы не сталкиваться с реальностью? Ты отлично знаешь, ты не убивал Грейс, но все твои самые глупые решения были рождены из этой лжи, которую ты вдалбливаешь сам себе три года. Это был несчастный случай. Асфальт обледенел, другую машину занесло. Не твою, другую. И она в вас врезалась.
— Но такую жизнь выбрал я, и мне понравилось.
— Ты лжец. У тебя она вызывала отвращение!
Скарлетт еле сдержала себя от желания дать ему пощёчину, так много гнева она испытывала.
— Тем не менее, я отлично жил так два года, как ты это объяснишь?
— Мати. Пожалуйста, прекрати.
— И с тобой тоже… Каким мужчиной я был, а? Знал, что ты невинна, я знал, что ты отличаешься от всех остальных, но не остановился. Я желал тебя и поэтому взял то, что хотел, не думая о последствиях. И теперь ты здесь, заботишься обо мне, после того, как я исчез, после того, как причинил тебе боль, оскорблял и говорил слова, которые невозможно повторить. Я заставил тебя поверить, что ты неважна для меня. Я бросил тебя через минуту после того, как трахнул в туалете! Как ты можешь не видеть, что я за мужчина?
Скарлетт дотронулась до своего живота, который теперь был очевиден, хотя и скрыт под широким больничным халатом.
— Ты меня не трахал... Мы занимались любовью, разве ты не помнишь?
Он молчал, и она продолжила, понимая, что, возможно, есть только один способ вырвать Матиаса из мрака, в который он погрузился.
— Ты меня любишь? — спросила она.
Матиас поднял лицо, и Скарлетт сильнее возненавидела повязки, которые покрывали его глаза. Ей от всей души хотелось увидеть теплоту его взгляда.
— Я люблю тебя. Очень сильно, как бы ни старался это отрицать, — ответил он. — Но сможешь ли ты когда-нибудь забыть, что я сделал? Ты сможешь когда-нибудь простить меня? Смотреть на меня, не думая о том, кем я был? Как я себя вёл?
— Я уже это сделала, Мати. Возможно ты этого не понял? Может такое быть, что сейчас ты свой единственный обвинитель и всё ещё не понимаешь этого? Что это ты не можешь простить себя?
Матиас прошептал, словно разговаривая сам с собой:
— Когда я начал посещать St. Regis, я больше не мог испытывать эмоции. Помимо любви к Элизабет и дружбы с Глорией, остальная часть меня была погружена в некую ангедонию, я был словно под анестезией. Затем однажды утром ты со мной поговорила. Ты была злая, помнишь?
Скарлетт помнила прекрасно. Этот эпизод положил начало их странной истории.
— Я посмотрел тебе в глаза. Ты была такой гордой, такой злой, такой прекрасной. Твой взгляд проник внутрь меня. Он меня шокировал и дестабилизировал. — Увидев за бинтами образы того дня Матиас улыбнулся. — Я хотел тебя ударить и одновременно поцеловать. Прошли годы, и никто не сумел сломать стены, которые я воздвиг, отгораживаясь от мира. Никто не мог увидеть меня таким, какой я есть на самом деле, а у тебя получилось, хотя ты даже не пыталась. Ты была в бешенстве, и я хотел положить тебя на ту стойку, и заставить замолчать, раздвинув твои ноги трахнуть безо всяких тормозов.
— Мати... я...