Между синим и зеленым [сборник]

– Че-то втихую решил.

Гнусов каждый вечер находит достойный повод, чтобы опрокинуть одну-вторую и, если позволит доброе оперское сердце, третью. В прошлую пятницу он праздновал, например, очередное раскрытие, когда пришлось рапортовать об использовании боевого ПМ, во вторник ловил градус по случаю высадки из ИК нашего старого клиента по кличке Мирный, который делает определенную статистику отделу уголовного розыска своим неугомонным воровским поведением.

– Какой повод?

Расскажу, что праздновал – ну, скажем, день рождения матери. Признаться бы, что пил просто так, потому что хочется настоящего пьяного одиночества, но нельзя – начнется понятный дружеский разговор, типа нужно учиться жить, и все такое, брать себя в руки, идти вперед. Проходили – знаем, но когда проходим заново – учимся опять.

«Личному составу отдела полиции срочно собраться в кабинете у начальника».

Мы гоним на планерку. Что-то случилось в нашем беспокойном районе, раз подняли всю полицейскую братию.

Начальник орет: мы ни черта не делаем и попросту получаем деньги. Избитая бодяга. Главное в нашей работе – сразу получить люлей. Гнус говорит, после отмены компенсации за ненормированный рабочий день утренний прессинг – единственная стимулирующая выплата, как залог успешного выполнения поручений.

Гнусов любит потрещать. Вообще, неплохое качество для оперативника.

Мы примостились на заднем ряду. Леха стал рассказывать о новой подруге, которая сдалась после первой встречи.

– Тихо ты, потом расскажешь.

– Отвечаю, такая бомба, ты в жизни таких не знал. Вовсю долбили участковых за плохие показатели.

– Раскрываемость упала, выявлений по нулям! А мы еще удивляемся, почему? Почему? Вот кто мне скажет, почему? – зверьем грохочет наш старый полковник, и я думаю, как там Гриша в зоопарке, смотрит ли уже на тигра.

Одна за другой поднимаются головы бедных полицейских, клонящиеся от неизбежного командирского разбора. Я понимаю, рано или поздно отчитается каждый участковый, и дойдет очередь до оперских бездельников. Спрятаться бы в клетку и дожить в ней до льготной пенсии. Ходите-смотрите, подбрасывайте украдкой кормежку, фотографируйтесь даже, мне не жалко.

– Я еще раз повторяю! Кто! Кто мне ответит?

– Ответишь? – толкаю Гнусова.

– Вот еще, – жмется он.

– Может быть, Гнусов знает? Гнусов!

– Я! – вскакивает Гнусов так, что стул под ним тоже подпрыгивает инерционной бездействующей волной.

– Что я? Что я? – надрывается начальник. – Ты мне ответишь, почему?

Гнусов молчать не умеет. Второе оперское правило – молчи, когда сыпет руководство. Он заряжает:

– Товарищ полковник! Работаем, товарищ полковник. По плану то-то, по распорядку что-то, по факту – третье, на вечер запланировано мероприятие, будет к утру результат. – Гнусов умеет заливать и не любит работать. Ему бы прошататься налегке, но с тех пор, как мы стали работать вместе, халтурить не получается.

– Прокатило, думаешь?

– Думаю, нет.

Полковник хмурится и стучит ручкой по истерзанному А-4, словно колет не листок, а пронизывает душу. Молчит, и думаешь, заорал бы, что ли, как умеет. Молчание – главный козырь на обреченном пути к поражению.

Очередь по списку за мной, но полковник пропускает мою фамилию.

– Мне это надо? – бесится Гнусов. – Слушать, какой я дегенерат. Да я знаю прекрасно сам. Нравится мне служить в органах. Знаешь, почему?

Я молчу, будто не слышу.

– Вот какой бы тварью ни был, все равно станешь уважаемым пенсионером. И кто-то непременно скажет: «А ведь служил когда-то такой оперативник. Всему розыску голова!»

– Свой район надо знать! Он вам должен быть роднее, чем ваши гребаные семьи! – плещет дерьмом начальник.

По сводке стало известно, что число малолетних потеряшек возросло до шести. А мы так и не нашли ни одного ребенка. Строили версии, что появился залетный маньяк.

– Если они уходят с детских площадок, значит, надо вставать на фишку, – говорю я Гнусову.

– Кому надо, пусть встает. Некогда мне этим заниматься.

– Гнусов, ты охамел? Это же дети.

– А мне без разницы.

– Просто у тебя своих нет.

– А у тебя есть как будто… то есть я хотел сказать… – И Гнусов не сказал.

– В смысле, Леха? Я не понял.

– Да забей. Я что-то загнался.

Я вспомнил о Грише. Мать не отвечала на сообщение. Либо не увидела входящую эсэмэску, либо окончательно обиделась, что между ребенком и работой я снова выбрал работу. Мало того, между своим ребенком и чужими детьми, я выбрал чужих.

– Чужих детей не бывает.

– Тьфу на тебя, задолбал. Говори уже, что делать, – сдался Гнусов.

Я говорю, нужно ехать на места. Если разорвем цепочку, назначат служебную проверку, наверняка повесят выговор, а не за горами главный полицейский праздник – лишат премии и надбавок, а ребята из УСБ снова станут рассекать по кабакам в поиске пьянствующих сотрудников.

У нас есть время до утра, чтобы отчитаться о проделанной работе. Первое правило оперативника – выводи на доклад каждое действие. Проехал до точки – пиши рапорт, поговорил с соседями – черкани две строчки и положи в красную канцелярскую папку.