Между синим и зеленым [сборник]

– Не пущу! – рычу изо всех сил. Рык отдает в голову, сводит затылок, щемит висок. Но я все равно рычу, как настоящий тигр, и шумящая боль на мгновение становится приятной, и хочется рычать еще сильнее, чтобы вовсе победить случайную боль, решившую одолеть выходной день.

– А можно я возьму Плюху? – спрашивает Гриша.

– Плюху? – не понимаю.

– Ну, Плюху, – повторяет сын, и показывает на плюшевую собаку с большим хвостом. – Мне бабушка подарила.

– А… – продолжаю. – Ну, если Плюха с нами хочет, то конечно.

– Хочет! Хочет! – прыгает Гриша. – Плюха, ты пойдешь с нами? Папа, она пойдет!

Мы стоим в очереди за билетами. Гриша без конца дергает меня за руку.

– Смотри-смотри, – показывает он в сторону вольера, – там тигр?

– И не один!

– Настоящие тигры, – ликует Гриша, – а мы скоро, пап? Скоро пройдем?

Иногда он жутко нетерпелив, но его можно понять. Очередь движется медленно, и типичные мамаши начинают потихоньку психовать.

– Уважаемая, – кричит одна, – а можно побыстрее? Мы с детьми!

– Все с детьми, – отвечает билетерша.

– Все, да не все! Что вы себе позволяете?

Мамочки норовят устроить скандал. Гриша внимательно следит за разговором и, кажется, совсем забыл о тигре.

Я не хочу, чтобы он слушал ругань.

– Нравится тебе Плюха?

– Нравится, – отвечает Гриша, – мы с ней рисуем и поем. Хочешь, споем?

– Ну, давай, конечно.

Поет он, скорее всего, неважно. Бабушка говорит, не попадает в ноты. А я думаю, поет Гриша лучше всех. Что он там курлычет, не могу понять: то ли про мамонтенка и синее море, то ли иностранное что-то. Откуда только слова знает.

Кто-то в очереди оборачивается и, приметив заботливого отца, приведшего любимого сына на субботнее развлечение, глубоко и пристально улыбается, а я, нерушимый, продолжаю смотреть сквозь.

Может, от неожиданного моего мужского равнодушия улыбчивая мамаша выходит из себя. Кажется, еще чуть-чуть, и вся очередь услышит, куда нужно идти нерасторопной билетерше. Гриша прекращает свое не самое лучшее пение и снова таращится на женщину. Голос у той противный, без того тошнит, а тут еще бабий визг.

– А почему она такая ругливая, пап?

– Да нравится ей, – отвечаю и все стараюсь заболтать сына. – Каких мы с тобой животных увидим?

Гриша начинает перечислять всех известных ему зверей, от кошки до верблюда. Вообще он достаточно смышленый. Я знать не знал, что ему известно о существовании верблюдов. Хотя, наверное, ничего особенного в верблюдах нет. Я, по правде говоря, не знаю, что и в каком возрасте должны знать дети. Но, скорее всего, мама опять смотрела кабельное и что-то ему рассказывала.

– Кошка говорит «мяу», – рассказывает Гриша, – собака – «ав-гав», корова – «муу»… а верблюд как говорит?

– Верблюд?

И не знаю, что ответить.

– Не знаешь, – удивляется сын, – ты правда не знаешь?

Наверное, я должен знать ответы на все вопросы. И я выдаю на ходу:

– Верблюды трещат. Как трещотки.

– Это как? Тррр?… Тррр?… – спрашивает Гриша, – не выговаривая пока коварное «р».

Он все перечисляет животных. Мне приходит смс-ка, и я прикрываю экран.

«По ходу, сегодня рабочий день. Но это неточно».

Я наскоро удаляю сообщение. Кто бы сомневался, что меня лишат выходного. Набираю «ок», но вместо краткого согласия выходит то «около», то «Оксана».

Только прячу телефон, как снова дрожит. Я даже по вибрации чувствую, что звонят с работы. Ну, то есть я, конечно, ничего не чувствую, просто восемь из десяти звонков мне поступает из отдела. Два других остаются за матерью.

Я киваю и угукаю – принял, говорю, есть, сейчас буду. Трудно спорить с руководством, от которого зависит твоя более или менее финансовая стабильность.

Гриша таращится и, кажется, все понимает.

– Сынок, – говорю, – ты это, тут такое дело…

Он кивает и уже готов развернуться, чтобы идти домой. Отцепил руку и поплелся к бордюру под предлогом разборки с развязавшимся шнурком, а сам до того раскис, до ожидаемых пробивающихся слез.

– Ты куда собрался? – спрашиваю.

– А ты куда? – хнычет Гриша.

– Я? Я-то никуда, с чего ты взял?

Смотрит недоверчиво, наматывая шнурки на палец.

– Что у тебя там?

– Ничего.

– Гриш, я никуда не собрался. Но сейчас я позвоню бабушке. Хорошо?

– Зачем бабушке? Не хочу.

– Вы пока в очереди стоите, я туда-сюда. Мне в одно место надо сгонять.

– Опять с бабушкой, – хнычет Гриша.

– Полчаса времени. Договорились?

Молчит и всхлипывает чуть слышно.

– Григорий, – говорю я как можно серьезней, – что за хныканья? Ты же мужчина! – И Гриша клонит голову.

Мне некуда деться. Я должен работать и зарабатывать, потому что у сына должно быть будущее.

Стоим ждем бабушку. Очередь растворилась, и прежде многоголосые женщины уже хихикают перед клетками, придерживая за болоньевые капюшоны избалованных детей. Гриша сидит на бордюре и завязывает в узел длиннющие уши бесформенного Плюхи. Надо сказать, чтобы немедленно поднялся, отморозит все что можно, хуже – начнет болеть, и придется думать, как справиться с детской простудой. Но сейчас я виноват и должен либо молчать, либо исправлять ошибки.

Телефон разрывается, и надо бежать.

2

– Бухал, что ли? – спрашивает Гнус, мой напарник по сектору. – А чего не позвал?