Между СМЕРШем и абвером. Россия юбер аллес!

Через полчаса советские самолеты улетели, и по внутрисудовой трансляции объявили «отбой». Шум и крики постепенно затихли. Но еще долго снаружи доносился вой сирен санитарных машин. В воздухе стоял запах тротила и гари – даже через закрытые иллюминаторы он проникал в мою каюту с улицы.

Постепенно мои мысли начали принимать новое направление: вспоминая прошлое, я начал с нарастающей тревогой осознавать: «Теперь я один отвечаю за судьбу своего сына!.. Но что я могу сделать в сложившейся ситуации? Снова очередной тупик?..»

В девять утра вестовой пригласил меня в кают-компанию для офицеров. Я надел выглаженные брюки и свежую белую сорочку с черным форменным галстуком. Не забыл предварительно почистить ботинки и побриться перед небольшим умывальником здесь же, в каюте. Наконец облачился в черный флотский китель с ленточкой Железного креста и двумя медалями, после чего поднялся палубой выше.

В кают-компании по случаю 31 декабря царила предновогодняя атмосфера. Следов ночной бомбежки здесь не было (возможно, все уже убрали), а на покрытых белой скатертью столах аппетитно выстроилась праздничная закуска: на тарелках сыр, колбаса, какой-то паштет, по две бутылки марочного вина на каждом столике на шестерых. В углу помещения стояла нарядно украшенная метровая елка.

Вначале, как водится в подобных случаях, коммодор Майер зачитал праздничный приказ адмирала Деница. Потом каждому вручили по новогодней посылке с поздравлениями от «тружеников тыла» (почти как «у нас»). После того, как офицеры разнесли свои подарки по каютам, приступили к праздничной трапезе.

Ел я без аппетита, все больше подливал в бокал вино и слушал болтовню своего соседа по столику – лейтенанта Фогеля (того самого, который подарил мне путеводитель по Лиепае). Разговор он вел в основном о последствиях недавней бомбардировки. От него я узнал, что на «Данциге» несколько человек получили ранения, а один во время бомбардировки умер от сердечного приступа. На территории базы и в доках имеются серьезные разрушения. Я машинально слушал, ел без аппетита и думал: «Вот бы и «нашу» лодку накрыло – тогда бы не пришлось плыть к этой чертовой Америке…»

Однако мои надежды не оправдались. После завтрака ко мне подошел сам коммодор Майер и с ним Винер – они выразили соболезнования по поводу гибели моей супруги (значит, Штарк их уже оповестил). От них я узнал, что «U-941S» не пострадала, хотя «сухой» док, где она стояла, был разрушен до основания.

– К счастью, мы успели перегнать лодку в убежище буквально за два часа до бомбежки! – заметил ее командир.

– Словно русские летчики предупредили их о налете! – пошутил Майер.

Офицеры сдержанно посмеялись. Потом всем присутствующим предложили отправляться на службу. Встреча Нового года (для тех, конечно, кто не найдет в городе что-нибудь поинтереснее) была назначена здесь же – в одиннадцать вечера. Мой непосредственный начальник унтерштурмфюрер Штарк предоставил мне сегодня выходной, приказав прибыть к нему в абверкоманду завтра к одиннадцати. Поэтому я вернулся к себе в каюту.

Не успел я закрыть дверь, как ко мне постучали, и на пороге возник Иван Дубовцев. Вот уж кого не ждал! Впрочем, почему не ждал? В конце концов, он ведь никуда не делся, и мы продолжали оставаться напарниками.

Теперь, почти наверняка зная, что он советский разведчик, я смотрел на него совершенно другими глазами. Ненависти я не ощущал – было нечто другое. Какая-то настороженность, ощущение исходящей от него угрозы. Как человек с «той стороны» он был для меня крайне опасен: я ведь не мог знать, какие инструкции в отношении меня Дубовцев получил от своего руководства. Что, если ему прикажут меня «убрать»? А почему бы и нет? Хотя вряд ли… На данном этапе им это ничего не даст. Тем не менее с этим Иваном надо быть настороже.

– Здравствуй, Александр! Я тут встретил в коридоре Винера… В общем, прими от меня соболезнования.

Сегодня Дубовцев был вполне серьезен: без своих обычных «гутен морген» и тому подобных прибауток. Он протянул руку, и мы обменялись рукопожатием. При этом мне вдруг пришло в голову: «Интересно, а он-то что обо мне думает? Наверняка презирает – я ведь для него предатель и фашистский приспешник!..»

– Не буду докучать. Тебе сейчас не до моей болтовни, – сказал Дубовцев, стоя в дверях. – Увидимся завтра у Штарка.

– Он тебя вызвал?

– По телефону. Приказал явиться в морскую абверкоманду завтра к одиннадцати. Сказал – ты тоже будешь. Ну, ладно. Бывай! И с наступающим тебя!

– Тебя тоже…

Я закрыл за ним дверь. Потом снял китель, ослабил галстук и, сидя на койке, крепко задумался. Так и не решив, что же мне конкретно предпринять в отношении Ивана, рассудил следующим образом: «У меня есть одно неоспоримое преимущество: я-то знаю, кто он на самом деле, – а вот он не знает, что я знаю… Я ведь тоже не без греха… Как ни крути – шпион американский, мать твою!.. Правда, на связь со мной янки еще не вышли, но это дело времени… Надо подождать дальнейшего развития событий».